Помогает бизнесу стать лучше
Средства массовой информации, поведение людей их грехи корят демоншу. Зовите в Украине люди себе Христа и будет у вас всегда хорошая еда и больше демоншу в людей не пускайте и живите в мире всегда!
Ой, Хмельницький Богдане, гетъмане, добрий разум тобi дався, що бусурманських недолюдкiв ти вiдцуpався та з Москвою нaвiки об’еднався.
Российский историк, политолог, до 2019 года работавший в МГИМО Валерий Соловей еще несколько лет назад со ссылкой на свои источники рассказывал о тяжелой болезни президента России Владимира Путина. Теперь с аналогичными заявлениями выступают и британская пресса, и известный американский режиссер Оливер Стоун. Появляются утверждения, что Путин уже может быть мертв.
Давняя история
Валерий Соловей рассказал Postimees, что болезни начали серьезно одолевать Путина лет девять-десять назад. «Он болеет раком, причем, не в первый раз, – говорит бывший профессор. – Дважды ему удавалось выкарабкаться. Его вылечили, причем качественно. А в третий раз, похоже, уже не вылечат. Помимо рака у него еще и болезнь Паркинсона, ее первые признаки появились в 2013–2014 годах». По утверждениям Соловья, последний страшный диагноз был поставлен Путину на рубеже 2019–2020 годов.
В апреле 2022 года расследовательское издание «Проект», которое российские власти считают нежелательной организацией, заявило, что у Путина рак щитовидной железы.
«Там более сложный и тяжелый диагноз, – уточняет Соловей. – Можно смело говорить не только про щитовидку. Это множественное поражение внутренних органов». Аналитик утверждает, что российский лидер давно уже с трудом передвигается. «Если вы спросите тех, кто переживал полиорганную недостаточность, они вам расскажут, что какую-то часть дня, три-четыре часа, вполне работоспособны, а потом ложатся и лежат. То же самое сейчас происходит с Путиным».
Фатальные последствия
Валерий Соловей не исключает, что на фоне множественных диагнозов и, как следствие, лечения сильнодействующими препаратами типа нейролептиков, обезболивающих и стимуляторов, позволяющих приходить в себя перед публичными выступлениями, у российского лидера могло возникнуть психическое расстройство. «Зависимость между его психическим состоянием и оценками ситуации очевидна всем в его окружении», – говорит эксперт.
Более того, информация о болезни Путина в Кремле уже является общим местом. «Там об этом знает любая уборщица, только российское общество не в курсе! – иронизирует Соловей – Судя по тому, какое лихорадочное оживление сейчас происходит в Кремле, болезнь Владимира Владимировича переходит в финальную стадию. Он будет вынужден исчезнуть с радаров».
Речь необязательно идет о том, что Путин покидает этот бренный мир. Он может принудительно уйти из политики. Валерий Соловей уверен, что случится это уже осенью 2022 года. Собеседник Postimees утверждает, что ближайшее окружение Путина дожидается конца его правления в духе приближенных товарища Сталина. Он должен сам передать власть в отсутствие другого выбора.
«Прямо сейчас усиленно формируется чиновничий штат Госсовета (коллегиальная структура из федеральных и региональных чиновников, которая стала «конституционной» после внесения поправок Путина в основной закон РФ в 2020 году – прим.ред.). Формируется управление, набираются люди, прорабатываются документы. Готовится на какое-то время коллективный институциональный преемник», – говорит политолог.
В глазах двоится
Пока же вместо Путина на большинстве мероприятий появляются его двойники. «У него действительно есть двойники, – уверяет Соловей. – Их используют очень интенсивно, особенно в последнее время. Его образ традиционно используется в виде «консервов» (записанные заранее сюжеты для ТВ – прим.ред.). И даже как дополненная виртуальная реальность. Он появился в таком виде на одном из недавних заседаний Совбеза. Двойники вместо него играют в хоккей, плавают в проруби. Владимир Владимирович не играет в хоккей. Например, Лукашенко прекрасно знает, с кем он играет в хоккей. Но получает кредиты, поэтому молчит».
Валерий Соловей говорит, что поиски двойников были непростыми, потом этих людей «дорабатывали» с помощью пластических операций. «Один из них выше на полтора-два сантиметра, – утверждает эксперт. – И у него отличается даже не форма ушей, а козелок (небольшой хрящевой выступ на внешнем ухе в передней части ушной раковины – прим.ред.). Хороший специалист из разведслужбы это обязательно увидит и определит различия между людьми». Второго двойника использовали на публике, где не надо много говорить. Например, недавно он посетил Центральный военный клинический госпиталь имени Мандрыка министерства обороны РФ. Там он пообщался с военнослужащими, которые лечатся после возвращения из Украины. Впрочем, утверждает Соловей, этих «ветеранов боевых действий» ранее видели и в других амплуа на встречах с президентом. Или с «президентом».
Оцифровка могучего интеллекта
Начиная с 2011–2012 годов приближенные Путина финансируют геронтологические исследования, изучающие аспекты старения человека. Путину было предложено два варианта решения проблемы конкретно его личного старения: генетические исследования и создание его цифровой копии.
«Сам он в таких вопросах не очень разбирается, поэтому, говорят, даже поверил в это», – улыбается Валерий Соловей.
В последние годы первоочередное финансирование касается проблемы борьбы с раком и вопросов продления жизни. Такими исследованиями занимается в том числе дочь Путина Мария Воронцова. Однако прорыва в этой области так и не случилось.
Между тем 7 октября 2022 года Путину исполнится 70 лет.
https://rus.postimees.ee/7544757/vladimir-putin-umiraet
В День России на подконтрольных российским военным украинских территориях пророссийские администрации сообщали о терактах. В других украинских городах продолжаются обстрелы: в Харьковской области уже разрушены 338 образовательных учреждений, а в Северодонецке разрушили два моста, третий находится под обстрелами — в случае разрушения третьего моста областной центр будет отрезан от всей остальной Украины. Тем временем Эрдоган анонсировал переговоры с Зеленским и Путиным на следующей неделе, переговоры будут посвящены вывозу зерна из Украины.
10:16 В очередной сводке Института изучения войны (ISW) на 12 июня исследователи пишут, что российские войска продолжают штурм Северодонецка под прикрытием тяжелой артиллерии, но пока не добились полного контроля над городом.
Глава Луганской областной администрации Сергей Гайдай утверждает, что российские войска взорвали два моста через реку Северный Донец и серьезно повредили третий. В то же время пресс-секретарь военных самопровозглашенной ДНР Эдуард Басурин 13 июня сообщает, что последний мост на Лисичанск подорвали сами украинцы.
Кроме того, пишут в ISW, российские войска постепенно продвинулись к юго-востоку от Изюма и, вероятно, продолжат попытки наступления на Славянск с северо-запада.
ВС РФ также продолжали попытки оттеснить украинские войска от линий фронта к северо-востоку от Харькова.
10:23 Британская разведка тем временем сообщает, что ключевой участок российской линии фронта на Донбассе протяженностью 90 километров лежит к западу от реки Северский Донец.
В ближайшее время важнейшими для исхода войны операциями станут операции по форсированию рек, пишут британцы. Чтобы достигнуть оперативного успеха на Донбассе, России придется либо провести амбициозные атаки с флангов, либо форсировать реки.
Ранее российским войскам с трудом получалось наладить сложную координацию, необходимую для успешного проведения крупномасштабных переправ через реки под огнем, подчеркнуто в сводке.
10:29 Глава Луганской областной администрации Сергей Гайдай сообщает, что российские войска контролируют 70% Северодонецка. Ранее он писал, что ВС РФ удалось оттеснить украинцев за счет преимущества в тяжелой артиллерии.
Бои за город «уничтожают квартал за кварталом», сообщает Гайдай. Несколько снарядов попали в очистные сооружения Северодонецка, трижды обстреляна территория завода «Азот», где в бомбоубежищах остаются около 500 человек, 40 из которых — дети.
10:48 От обстрелов есть погибшие в Днепропетровской и Луганской областях, сообщают главы местных администраций.
В Лисичанске 12 июня погибли трое местных жителей — мужчина и женщина, а также 6-летний ребенок, сообщает Сергей Гайдай. Еще один человек был ранен. Ночью в городе сгорел торговый комплекс, а также были повреждены четыре дома и постройки местной шахты.
Гайдай пишет, что ВС РФ усилили обстрелы Лисичанска из крупнокалиберных орудий — город «ежедневно уничтожается».
В Днепропетровской области от обстрела из «Ураганов» погибла мирная жительница, еще пятеро ранены.
12:31 В финском Центре исследований энергетики и чистого воздуха (CREA) подсчитали, что за 100 дней войны Россия заработала около 93 млрд евро на экспорте ископаемого топлива.
Большая часть экспорта — 61% — была направлена в Европейский союз. Получатели топлива из ЕС заплатили около 57 млрд. Крупнейшим покупателем стал Китай (12,6 млрд евро), затем Германия (12,1 млрд евро) и Италия (7,8 млрд евро).
13:07 РИА «Новости» сообщают, что обстрелу подвергся рынок в Донецке, погибли женщина и ребенок, есть раненые.
13:11 Издание 161.ru со ссылкой на источники сообщает, что полицейских из Ростовской области отправляют в командировки на территорию самопровозглашенных республик ДНР и ЛНР.
Один из собеседников сказал журналистам, что такие командировки начались еще в марте. Сотрудников МВД направляют в крупные города: Луганск, Донецк, Макеевку, Горловку и другие.
«Никто точно не скажет, на какой срок [сотрудники МВД направлены в Донбасс], потому что никто этого не знает. Кто-то проводит там месяц, кто-то остается как на постоянном месте дислокации. В основном они следят за правопорядком в городе как обычные полицейские: оформляют протоколы, выезжают на вызовы», — цитирует издание одного из силовиков.
13:14 Президент «Энергоатома» Петр Котин оценил ущерб Запорожской АЭС в $1,3 млрд.
В эту сумму входят уничтоженные при обстрелах и пожарах корпуса, поврежденное оборудование и потери от вынужденного сокращения производства электроэнергии, уточнил он.
По его словам, на станции работает только половина энергоблоков, а с начала войны потребление электроэнергии в Украине сократилось почти на 40%, в промышленности — на 60%.
15:49 Глава украинской полиции Игорь Клименко сообщил, что МВД расследует более 12 тысяч дел о гибели мирных жителей, 1200 тел еще не идентифицированы.
17:36 «Би-би-си» спросила у российских депутатов, публично поддерживавших войну, о том, не хотят ли они отправиться на фронт — в связи со спешным изменением законодательства, возрастная планка для контрактников была повышена, теперь участвовать в войне могут все мужчины в возрасте до 60 лет.
Голосовавшие за признание ДНР и ЛНР депутаты Леонид Слуцкий (54 года), Петр Толстой (52 года), Сергей Боярский (42 года) и Константин Бахарев (49 лет) прочитали письменный запрос «Би-би-си» и не ответили; Владимир Бурматов (40 лет) заблокировал корреспондента в мессенджере. Депутат Сергей Бидонько (46 лет) выслушал вопрос по телефону и положил трубку.
Депутат Борис Чернышов (30 лет) объяснил, что «и так поддерживает вооруженные силы Российской Федерации», ездил с другими депутатами в Донецк и «всячески работает, чтобы спецоперация продолжалась и чтобы мы победили». На вопрос, не хочет ли Чернышов непосредственно примкнуть к армии, депутат повесил трубку.
26-летний замглавы фракции ЛДПР Василий Власов на вопрос сказал: «Если будет потребность, будет запрос, то, конечно [присоединюсь к российской армии]».
Депутат Максим Гулин (25 лет) сказал, что у него есть отсрочка на время обучения в аспирантуре. Депутат Олег Матвейчев (52 год) сказал, что не может отправить на фронт не из-за возрастного предела, а потому, что спикер Госдумы Вячеслав Володин считает, что депутаты должны работать в парламенте, а не ездить на Донбасс. Он констатировал, что вряд ли будет полезен на фронте, потому что не является военнослужащим.
18:07 Приговоренный к смертной казни судом в самопровозглашенной ДНР марроканец Брахим Саадун имел украинское гражданство, поэтому с ним должны обращаться как с военнопленным, написал в письме Reuters отец военного Тахар Саадун.
По его словам, марокканец получил украинское гражданство в 2020 году по окончанию годовой военной подготовки. Гражданство требуется для доступа к изучению аэрокосмических технологий в университете в Киеве. При этом, отмечает отец осужденного, его сын сдался «добровольно», то есть должен расцениваться как военнопленный.
21-летний Саадун сдался в плен 12 марта в Волновахе. 9 июня его и двух граждан Британии приговорили к смертной казни по обвинению в наемничестве (статья 430 УК ДНР), «прохождении обучения в целях осуществления террористической деятельности» (статья 232 УК ДНР) и «насильственном захвате власти» (статья 323 УК ДНР).
19:07 Глава полиции Киевской области Андрей Небитов рассказал о еще одном массовом захоронении, обнаруженном в регионе. Ее нашли возле села Мироцкое Бухарского района.
Пока найдены тела семи убитых мирных жителей — по словам Небитова, их пытали, а потом застрелили. У нескольких погибших были связаны руки и прострелены колени.
По данным главы украинской Национальной полиции Игоря Клименко, сейчас в Украине расследуется более 12 тысяч дел о гибели мирных жителей. Больше всех — 1 500 человек — погибли в Киевской области. 1 200 тел, обнаруженных в братских могилах, все еще не опознаны.
19:34 Amnesty Inernational опубликовала доклад со свидетельствами о применении российскими войсками кассетных боеприпасов 9Н210/9Н235 и дистанционно устанавливаемых мин, сбрасываемых с ракет. Эти виды вооружений запрещены международными договорами из-за неизбирательного действия.
Доктора Харьковской городской клинической больницы № 25 показали организации металлические осколки из тел пациентов — в них были характерные для кассетных боеприпасов элементы. Кроме того, исследователи нашли на обстрелянной детской площадке в районе Салтовка стабилизаторы для таких боеприпасов.
Проверяя выводы правозащитников, корреспонденты «Би-би-си» обошли пять различных мест в жилых кварталах Харькова и увидели симметричные следы взрывов с поражением поверхности, что бывает при использовании кассетных боеприпасов. Опрошенный редакцией научный сотрудник отдела вооружений Human Rights Watch подтвердил, что это следы от кассетных боеприпасов.
21:03 «Известия» опубликовали видео с последствиями обстрела роддома в Донецке, который, как утверждает издание, был совершен украинскими военными. На нем видны разбитые окна, удар пришелся по крыше. По данным издания, женщины, дети и медперсонал укрылись в убежище больницы имени Вишневского.
Между тем РИА «Новости» сообщают об ударе украинской артиллерии по станции технического обслуживания автобусов возле больницы ГУ МВД в Донецке. В связи с учащением случаев обстрела Донецка; по его словам, «Киев перешел все грани, при последних обстрелах используются запрещенные методы ведения войны».
22:41 Штаб территориальной обороны ДНР сообщил, что от сегодняшних обстрелов Донецка погибли четыре человека, включая ребенка, еще 22 мирных жителя получили ранения. СК возбудил уголовное дело по факту обстрелов.
Украинская сторона пока не комментировала эти обвинения.
23:17 В Лисичанске попали под обстрел журналисты «Суспильне новини» Кристина Гаврилюк и Тарас Ибрагимов. Их эвакуировали военные ВСУ, никто не пострадал.
Лисичанск обстреливается почти ежедневно — в этом городе российская армия намного превосходит украинскую в артиллерии. Сейчас в Лисичанске продолжают жить около 15 тысяч мирных жителей. Это единственный город в Луганской области, остающийся под контролем Украины.
"Решение Переяславской Рады о воссоединении Украины с Россией было подлинным волеизъявлением украинского народа и явилось поворотным пунктом в жизни Украины, в ее истории. Украинский народ, связав навеки свою судьбу с единокровным братом - русским народом, тем самым спас и сохранил себя как нацию."
все было и не кто не кого не бомбил сеяли пахали убирали рожали женились строили созидали. пришли орки все разрушили убили 100 тысяч мирного населения сейчас началась эпидемия в мариуполе воды нет газа нет электричества нет трупы разлагаются не кого не выпускают оставшихся 40 тысяч человек из 500 тысячного процветающего города . за то там теперь ездиют автозаки и показывают 1 канал. и еще прививать будут а для чего. ответ Независимые испанские исследователи однозначно показали, что в вакцины от ковид добавлен высокотоксичный оксид графена свободно проникающий через гематоэнцефалический барьер и за счёт магнитофекции ВЛИЯЮЩИЙ на головной мозг. Ими доказана прямая корреляция между сетями 5G и вспышками "коронавируса". Т.е. наночастицы радиоотзывчивы и управляемы. Вот отсюда и магнитность после инъекции .
И что самое примечательное, эффект магнитофекции и ПРОГРАМИРОВАНИЯ проявляется только при разогреве частиц до температуры тела. Вот почему вакцины хранят в холоде.
Террор мирного населения в Украине стал настоящим шоком. Почему российская армия совершает все эти зверства? Эти люди были жестокими всегда или такими их сделала война? Даем сложный ответ на сложный вопрос.
В конце марта российская армия ушла из Киевской области — и оставила после себя свидетельства страшных зверств: массовых убийств и пыток мирных жителей. Как возможно то, что мир увидел на фотографиях из Бучи, Ирпеня, Богдановки и Бородянки? Откуда в российских солдатах такая жестокость — ее вызвала война или она стала логичным продолжением той легитимизации насилия, которая на протяжении многих поколений существует в России? Ответы на эти непростые вопросы в своем письме для рассылки Kit дает историк холокоста Ксения Кример, которая много лет изучает влияние войн и тоталитарных режимов на самосознание человека. «Медуза» считает, что этот текст важно прочесть не только подписчикам Kit, но и всем нашим читателям. Мы публикуем его целиком.
Здравствуйте, меня зовут Ксения Кример, я историк холокоста и переводчик с английского языка. А еще я много лет исследую, как войны и тоталитарные режимы влияют на человека: его самосознание и поведение.
С начала вторжения России в Украину прошло целых 100 дней. Как бы ни было жутко это осознавать, многие уже успели привыкнуть к войне — она стала фоном нашей жизни. Мы привыкли к тому, что ленты новостей заполнены сообщениями о боевых действиях. К тому, как изменилась жизнь, к санкциям и неопределенности.
Но невозможно привыкнуть к свидетельствам зверств российской армии: к массовым убийствам, изнасилованиям и пыткам мирных жителей. О масштабах этих зверств можно судить по тому, что происходило в Буче, Ирпене, Богдановке и Бородянке. Это, конечно, далеко не все — полную картину мы увидим лишь тогда, когда закончится война.
Террор мирного населения в Украине стал настоящим шоком. Как вообще такое возможно? Ведь люди, которые сейчас убивают и насилуют, все это время находились среди нас. Они какие-то совсем другие, не такие, как мы? И если да, то неужели они были такими всегда? Или жестокими их сделала война?
В тексте, который вы сейчас прочитаете, я попробую объяснить, почему российские военные совершают все эти зверства. Объяснение есть, хотя его нельзя назвать ни коротким, ни простым. Тот уровень насилия, который мы наблюдаем 100 долгих дней, — не аномалия и не порождение этой конкретной войны. Это насилие закономерно.
В апреле 1967 года ученики 10-го класса американской средней школы Эллвуда Кабберле в Пало-Альто приступили к изучению Второй мировой войны. Учитель Рон Джонс предложил подросткам провести эксперимент, который позже станет известен под названием «Третья волна».
План учителя состоял в том, чтобы прожить неделю в условиях жесткой диктатуры, похожей на диктатуру нацистской Германии, — и попытаться понять, что в то время двигало людьми.
Джонс прочитал ученикам лекцию о дисциплине — «одной из характерных сторон жизни нацистской Германии». Чтобы почувствовать «силу дисциплины» на себе, подросткам нужно было выполнять упражнения (например, за 15 секунд переходить в положение «смирно»). Кроме того, ученики должны были начинать любой свой ответ с фразы «Мистер Джонс», говорить быстро и четко. Беспрекословное выполнение требований поощрялось, медлительность и вялость подвергались осуждению.
Джонс ввел специальное приветствие, понятное только «подопытному» классу: при встрече все ученики должны были прижать согнутую правую руку к правому плечу. Так эксперимент быстро стал для его участников чем-то вроде тайного ордена, и к концу третьего дня в него вошли уже больше 200 детей.
Затем учитель попросил трех подростков самим следить за дисциплиной, докладывая ему о нарушениях, — в тот же день почти 20 учеников по своей инициативе пришли к Джонсу с доносами. А на четвертый день он заявил, что «Третья волна» — не просто эксперимент; якобы в других регионах страны уже созданы сотни отделений движения, которое «сможет изменить судьбу народа». На этом же собрании Джонс назначил нескольких конвоиров: они вывели из зала, в котором собралось почти 80 детей, всех, кто сомневался в значимости «Третьей волны».
В итоге грань между игрой и реальной диктатурой в отдельно взятой школе попросту стерлась. Джонс отмечал, что начал «инстинктивно действовать как диктатор». На пятый день он прекратил эксперимент, объяснив детям, как легко они поддаются на манипуляции. И показал, что их поведение не слишком отличалось от поведения рядовых граждан нацистской Германии.
Впоследствии эксперимент много критиковали: он не был проведен по научным стандартам, а значит, не имеет исследовательской и исторической ценности. К тому же Джонсу предъявляли претензии с точки зрения педагогики и этики: разве можно ставить такие эксперименты на детях, да и вообще на людях?
И все же «Третья волна» может помочь приблизиться к пониманию сути диктатур, поэтому эксперимент стал почти культовым. Позже о нем написали несколько книг (в том числе сам Джонс) и сняли несколько фильмов.
Есть и другие эксперименты, авторы которых пытались объяснить поведение «обыкновенных немцев» — а еще узнать, как далеко способен зайти человек, если некий авторитет требует от него сделать что-то выходящее за рамки морали. Здесь стоит вспомнить эксперимент о подчинении Стенли Милгрэма, где участники били людей током просто потому, что им сказали это делать. Или знаменитый Стэнфордский тюремный эксперимент, в котором люди, назначенные на роль «тюремщиков», изводили тех, кто играл роль «заключенных».
Данные, полученные в результате этих опытов, доказывают расхожий тезис о «банальности зла». Согласно ему, в условиях диктатуры люди готовы бездумно следовать инструкциям и совершать зверства, потому что их представления об этике подавляются чужой волей, растворяются в коллективном действии. Из этого следует, что коллективный террор — следствие человеческого стремления к конформизму и подчинению. То есть желание быть хорошим и «нормальным» в рамках заданных правил куда сильнее, чем желание быть милосердным и человечным.
Это страшный, но вместе с тем и немного успокаивающий вывод. Он легко наводит на мысль о том, что сам по себе человек, совершающий зверства, как будто не несет ответственности за свои действия.
Можно ли примерить этот вывод на происходящее сейчас в Украине — и на том успокоиться? Вряд ли. Мы не знаем, существовали ли военные приказы, подтолкнувшие российских солдат мародерствовать, пытать и насиловать. Скорее, речь все же идет о негласном поощрении такого поведения, о безнаказанности — но не о приказе. Поэтому теории социальных психологов и философов, кажется, неспособны объяснить нам зверства, о которых мы узнали за прошедшие 100 дней.
Чем же тогда можно все это объяснить?
Мы буквально учимся насилию — и вот как это происходит
Насилием пронизаны все сферы «мирной» российской жизни. С ним сталкиваются женщины в родильных отделениях и семьях, дети в детских домах, спортивных секциях и школах. От него страдают пациенты ПНИ и домов престарелых. Оно неминуемо встречает человека, оказавшегося в полицейском участке или колонии.
Как правило, это насилие остается безнаказанным — а домашнее насилие и вовсе декриминализировали несколько лет назад. Более того, система нередко карает даже за попытки самозащиты: по статистике, четыре из пяти женщин (79%), осужденных в 2016–2018 годах за умышленное убийство, защищались таким образом от домашнего насилия со стороны своих партнеров.
Люди, окруженные насилием, неминуемо начинают воспринимать его как социальную норму. Это описывает, в частности, теория социального научения — ее выдвинул канадско-американский психолог Альберт Бандура. Он провел еще один известный эксперимент — с куклой Бобо.
В ходе эксперимента двум группам детей давали поиграть с куклой по имени Бобо — но лишь после того, как они узнают, что с этой куклой делают взрослые. Дети из первой группы наблюдали, как взрослые играют с куклой, — и повторяли за ними. Другие видели, что взрослые куклу бьют, — и терзали игрушку сами.
Иными словами, человек перенимает методы насилия, буквально учится использовать его. Как именно происходит это «обучение», хорошо демонстрирует модель американского криминолога Лонни Этенса, автора теории «социализации в насилие» (violent socialization, или violenization). Состоит эта социализация из четырех этапов — каждый из них подготавливает к совершению насилия любого, даже психически здорового человека.
«Брутализация», или ожесточение.
На этом этапе человек усваивает, что насилие — способ коммуникации и решения проблем. Для этого нужно пройти через три стадии.
→ Насильственное подавление случается тогда, когда человек — чаще всего ребенок — переживает опыт насилия со стороны значимого взрослого или коллектива ровесников (например, в ситуации школьной травли).
→ Личный ужас переживает тот, кто становится свидетелем насилия по отношению к кому-то очень близкому. Например, когда ребенок видит, что отец бьет мать. Такой опыт еще более травматичен, чем опыт насильственного подавления, потому что к страху и унижению здесь примешивается стыд от невозможности вмешаться.
→ Обучение жестокости происходит через фразы «Просто дай сдачи!», «Решай свои проблемы самостоятельно, не будь тряпкой». Ребенок верит, что дающий подобные советы авторитетный взрослый и сам способен на жестокость.
«Агрессивная воинственность». Человек начинает спрашивать себя: «Что сделать, чтобы со мной и моими близкими никто больше не смог сделать ничего плохого?» Он возвращается к урокам, полученным на предыдущем этапе: нужно самому вести себя максимально агрессивно. И начинает вести себя именно так.
«Жестокое поведение». Круг потенциальных жертв агрессии расширяется. От угроз человек переходит к кулакам, от кулаков — к ножу или даже чему-то посерьезнее.
«Вирулентность». Насилие становится для человека полноценным языком общения с миром. Оно используется рефлекторно, внешний раздражитель для него не нужен. Насилие больше не средство защиты, а способ превентивного устрашения. Так, терроризируя других, он компенсирует собственное унижение и бессилие, которое пережил в прошлом.
Модель Этенса довольно универсальна. Ее можно применять как при анализе поведения людей в обычной мирной жизни, так и разбирая военные преступления в период боевых действий.
Насилие в российской армии — до сих пор системная проблема. Ее не решают, а скрывают
Легко провести параллели между этапами «социализации в насилие» и стадиями военной подготовки. Задача такой подготовки — зафиксировать будущих солдат на втором этапе («Жестокое поведение»), когда механизмы саморегуляции и самосохранения еще работают.
Бойцы не должны превратиться в агрессоров, готовых на неоправданную слепую жестокость. Чтобы этого не случилось, в армиях стран НАТО, например, предусмотрены «предохранители». В первую очередь таким «предохранителем» выступает военное право — оно определяет правила ведения боевых действий, очерчивая границы допустимого насилия.
Впрочем, наличие правил само по себе не гарантирует их исполнения. Поэтому в западных армиях дисциплину внедряют на уровне групповой нормы. Курсы по военной этике — один из обязательных этапов военной подготовки в армиях не только стран НАТО, но и, скажем, Израиля.
Также очень важна роль офицеров и высшего командного состава: они должны ограничивать жестокость как в ситуации боя, так и в казарме. А жестокость в казарме — это не только дедовщина, но и муштра, поэтому в американской армии используются «некарательные методы» работы с военными. Речь о поэтапной системе психологического и профессионального консультирования, выговоров и наставлений для тех военнослужащих, которые нарушают дисциплину. То есть прежде чем наказать человека, с ним пробуют договориться.
Что же в российской армии? Официальная позиция властей заключается в том, что вооруженные силы страны удалось очистить от дедовщины, насилия и неуставных отношений. В 2017 году президент Владимир Путин заявил: «Были времена совсем недавно, которые не делали чести армии, например дедовщина и так далее. Ничего в этом хорошего нет. Сейчас в значительной степени это изжито». С ним согласен министр обороны Сергей Шойгу, который утверждает, что «сейчас в армии просто нет почвы для дедовщины».
В Минобороны полагают, что искоренили дедовщину одной лишь реформой 2008 года, сократившей срок службы с двух лет до одного года. Правозащитники при этом признают, что количество случаев дедовщины в армии действительно сократилось — но проблему не решили полностью, как утверждают власти.
Вообще, оценить реальный уровень дедовщины очень сложно. Российские вооруженные силы — структура, закрытая для общественного контроля. Армейское руководство ограничивает доступ даже к несекретной информации и последовательно скрывает случаи травм, убийств или самоубийств среди военнослужащих в мирное время. А потери личного состава Минобороны «в период проведения специальных операций» объявлены государственной тайной президентским указом 2015 года.
При этом информация о насилии в армии все еще регулярно попадает в СМИ. И благодаря этому очевидно, что дедовщина и другие проявления системной жестокости по-прежнему в порядке вещей. Что, в общем, неудивительно. Одним сокращением срока службы невозможно решить столь сложную и комплексную проблему, необходимо менять систему.
А система такова, что командование российской армией, как и управленческий режим страны в целом, строится на авторитарном единоначалии. Полномочия принятия решения не распределены, а сконцентрированы на самом верху. У сержантов и лейтенантов таких полномочий нет, вся их задача заключается в том, чтобы обеспечивать выполнение приказов. Именно беспрекословное подчинение, а не дисциплина — главный организующий принцип в российской армии.
Дисциплина — то есть преданность правилам — не предполагает следования за старшим по званию или более сильным несмотря ни на что. Для нее нужны осознанность и прозрачные нормы для всех невзирая на ранги. Поэтому в армиях Израиля, Германии или США командование настаивает на подотчетности армии обществу, а военнослужащим дается право саботировать неправомерный приказ. В то же время подчинение — то есть слепое повиновение авторитетам — не может существовать в условиях ясных и прозрачных правил. Для него необходима крайняя степень послушания, и его добиваются, ломая и обезличивая людей. Поэтому солдат российской армии обязан выполнять любой, даже преступный приказ под угрозой трибунала.
«Право командира (начальника) отдавать приказ и обязанность подчиненного беспрекословно повиноваться являются основными принципами единоначалия. В случае открытого неповиновения или сопротивления подчиненного командир (начальник) обязан для восстановления порядка и воинской дисциплины принять все установленные законами Российской Федерации и общевоинскими уставами меры принуждения».
Дисциплинарный устав Вооруженных сил России
Одним словом, российская армия просто не ставит перед собой задачу воспитать людей, которые знают свои права и ценят права других. Вместо курсов по военной этике упор делают на патриотическое воспитание будущих солдат и офицеров — через верность родине и присяге, «беспрекословное повиновение» и недавно возвращенный институт политруков.
Одновременно с этим Вооруженные силы России неизменно стремятся к победе любой ценой. Именно поэтому абсолютное большинство военных преступлений в России не расследуется. О каких военных преступлениях может идти речь, если нет такой цены, которую страна не готова была бы заплатить за победу? Такой цены нет, поэтому нет наказаний — а значит, и преступлений тоже нет.
Сегодня в Украине воюет множество тех, кто уже привык к полной безнаказанности: это и бойцы Росгвардии, и кадыровцы, и вагнеровцы. Их лица всегда скрыты под «запотевшим шлемом»: власти никогда не выдают их правосудию, всячески защищают и даже откровенно поощряют на самом высоком уровне. В апреле Владимир Путин присвоил 64-й отдельной мотострелковой бригаде, подозреваемой в совершении военных преступлений в Буче, почетное звание «гвардейской». В президентском приказе об этом сказано, что «личный состав бригады проявил массовый героизм, отвагу, стойкость и мужество в боевых действиях по защите Отечества и государственных интересов в условиях вооруженных конфликтов».
Дело не в одной только армии. Мы слышим язык насилия каждый день (и говорим на нем)
Лев Троцкий писал: «Войско представляет собой материальное, резко законченное и неоспоримое отражение государственности. Будучи точной копией общества, армия „болеет“ теми же язвами, причем обычно с более высокой температурой».
Так какие же «язвы» российского общества сделали возможными военные преступления в Украине? И главное, откуда эти «язвы» взялись?
Один из главных инкубаторов российского насилия — это, безусловно, ФСИН, прямая наследница ГУЛАГа.
Россия по-прежнему лидирует в Европе по общему количеству заключенных — даже несмотря на постепенное сокращение тюремного населения. По состоянию на 2022 год в России сидят 466 тысяч человек, 63% осуждены повторно. В российских тюрьмах высокая смертность — 47 смертей на 10 тысяч человек (в Европе этот показатель в среднем составляет 27 случаев), что говорит о плохих условиях содержания, высоком проценте самоубийств, недоступности медицинской помощи, а также пытках.
Когда вспоминают о временах сталинского террора, часто говорят: «В СССР полстраны сидело, а полстраны охраняло». Статистически это, конечно, не соответствует действительности. Зато очень точно отражает распространенность в стране тюремного опыта.
Этот опыт остается очень распространенным и в наши дни. В 2008 году первый зампред Верховного суда в отставке Владимир Радченко подсчитал, что в период с 1992-го по 2007-й в России осудили больше 15 миллионов человек — это почти каждый десятый россиянин, или около четверти взрослого мужского населения. А уголовное прошлое имеют 18,2% граждан страны — каждый шестой, включая младенцев.
Тюремная культура плотно вплетена в российскую жизнь. Здесь и «блатная лексика», давно вошедшая в нашу речь, и популярность шансона, причем далеко за пределами криминальной среды. В столь тесном переплетении блатного и «нормативного» нет ничего удивительного, ведь жизнь в российской тюрьме и «на воле» тоже тесно переплетены.
Это взаимопроникновение отражается в легализации преступности, которая вовсе не была побеждена в период «путинской стабильности», как любят утверждать авторы мифа о лихих девяностых. На излете ельцинского периода представители ОПГ, связанные с бизнесом, спецслужбами и органами правопорядка, шли в политику, избирались в мэры и депутаты. В путинский период государство и само превратилось в ОПГ: насилие убрали с улиц, зато теперь им активно пользуются полицейские.
Легализовавшись в органах власти, бывшие бандиты принесли с собой в публичную сферу свою жизненную философию: цинизм, культ силы, алчность, убежденность в продажности всех вокруг, готовность к насилию. А еще — тюремный «клоачный» язык. На нем говорят президент, премьер-министр, депутаты Госдумы, члены Совфеда, главы городов и регионов.
Путин никогда не стеснялся использовать фразы вроде «мочить в сортире», «утереть кровавые сопли», «нравится не нравится — терпи, моя красавица». Его речь, как и риторика российской дипломатии, мало отличима от языка подворотни. И это не просто слова — такой язык продвигает культ силы, отрицает демократические принципы уважения к правам других людей. Он нормализует насилие — сексуализированное, физическое, психологическое — как единственный способ донести свою позицию и правоту.
Историк и антрополог Татьяна Щепанская, исследовавшая коммуникативную функцию физического насилия, приводит несколько примеров того, как одно и то же слово в русском языке может одновременно обозначать и форму общения, и форму физического воздействия. Например, «стучать» — донести, «стрелять» — выпрашивать, «въехать» — понять.
Она же цитирует и некоторые пословицы: «Палка нема, а даст ума», «За дело побить — уму-разуму учить», «Это не бьют, а ума дают», «Бьют не ради мученья, а ради ученья». Во всех этих фразах насилие выступает средством обучения, способом объяснить что-то. Показательно, что в своей речи за два дня до вторжения в Украину Путин буквально заявил о намерении «объяснить» Украине «правильную» версию истории: «Мы готовы показать вам, что значит для Украины настоящая декоммунизация».
«Обучающее» насилие в России вообще часто становится обязательной частью инициации, способом передачи ценностей и норм. Поэтому неудивительно, что армейская дедовщина так похожа на наказания в российских тюрьмах. А совместное участие в групповом насилии укрепляет армейское сообщество так же, как оно укрепляет криминальное.
Внешне уголовная культура имеет коллективистский характер. Но по сути своей она очень индивидуалистская, потому что отвергает представления о врожденном равенстве и горизонтальной солидарности. Она не учит эмпатии и доверию («Не верь, не бойся, не проси»), а на низовом уровне пронизана ощущением зависимости и бессилия.
Часто уголовная культура противопоставляет себя культуре «нормативной» как более настоящая, душевная. Якобы она основана на подлинной справедливости, а не на бездушном законе и искусственных правилах. Легко заметить сходство с консервативным антизападным дискурсом, в котором российский «особый путь» и истинные «традиционные» ценности противопоставляются якобы лицемерному и бездушному западному обществу.
И что еще очень свойственно криминальной культуре, так это неразличение границ между частным и публичным, своим и чужим. «Россиянин существует как бы в ничейном, ничьем мире, и его хочется захватить, — писал в 2014-м социолог Борис Дубин, подводя итоги аннексии Крыма. — Или приходится мучиться оттого, что не сумел, не набрался смелости это сделать. Либо захват — либо раздражение, тоска, мучение оттого, что хочется захватить, а невозможно».
Отсутствие интереса к другому как иному, отрицание равенства и границ собственности и личности, понимание любых различий иерархически (слабее/сильнее, беднее/богаче, ниже статусом / выше статусом) — все это в условиях длительной несвободы и социальной разобщенности порождает агрессию и зависть на уровне всего общества.
Что в итоге и выплеснулось убийствами, пытками, изнасилованиями и массовым мародерством в Украине.
Общество к насилию равнодушно. И это равнодушие — сформировавшаяся привычка
Итак, армия России сейчас экспортирует в Украину то насилие, которым пропитана вся жизнь страны. Сами россияне сопротивляться насилию давно неспособны — и одна из причин этого кроется в тотальном развале этической системы.
Для того чтобы человек вел себя этично и цивилизованно, нормы такого поведения должны быть не просто закреплены на государственно-правовом уровне или в религии. Они должны поддерживаться самим общественным устройством, стать неформальным консенсусом.
Но в российском обществе последних десятилетий нет никого и ничего, что имело бы достаточный авторитет, независимость от государственных институтов и могло бы задавать моральные координаты. На протяжении всех лет путинского правления власть последовательно уничтожала горизонтальные социальные связи, зачатки гражданской самоорганизации и общественные институты, подминая их под себя.
Этот процесс подкрепляется уничтожением репутации деятелей культуры и науки — режим активно нанимает их для обслуживания собственных интересов. Актеры и режиссеры в качестве «доверенных лиц» президента, коррумпированная академическая среда с ее засильем покупных диссертаций и «академиков петриков» — все это подрывает само понятие морального, культурного или научного авторитета. При этом любой политический протест последовательно дискредитируется как продажный.
В условиях деградации институтов, авторитетов и ценностей общество утрачивает нравственные ориентиры и способность к сложной рефлексии. Оно начинает воспринимать цинизм, меркантильность и эгоизм как стандарт. Догмат «Своя рубашка ближе к телу» вместо солидарности и социальной эмпатии делает общество чрезвычайно аморфным и равнодушным.
Такое общество парадоксальным образом соединяет в себе чувства нарциссизма и униженности, равнодушие к другому и желание добиться от этого другого справедливости и уважения к себе.
Само оно при этом не желает бороться за справедливость, не готово проявить ни к кому уважение. И если свести самоощущение такого общества к простой фразе, то получится что-то вроде: «Доверять никому нельзя, а мир несправедлив. Поэтому я могу вести себя как угодно, я имею право на все».
Когда закончится война, назад в это общество вернутся тысячи российских военных — в том числе те, которые совершали в Украине военные преступления. Расследовать эти преступления в России никто не будет, по крайней мере при нынешней власти.
Как никто не занимался и их предотвращением — хотя это помогло бы снизить уровень жестокости, которую военные приносят в свои семьи после окончания войны. Исследования, проведенные в западных обществах (например, в США и Великобритании), убедительно доказывают, что в семьях ветеранов боевых действий фиксируется куда более высокий уровень насилия в отношении партнеров и детей, чем в среднем по стране. А еще — значительно более высокий уровень суицидов, депрессий, алкоголизма и ПТСР.
Со всеми этими проблемами советское и постсоветское общество уже сталкивалось — после Второй мировой войны, войны в Афганистане и войн в Чечне. Очевидно после окончания войны в Украине российское общество ждет новый всплеск жестокости.
А ведь это общество и так пронизано насилием сверху донизу.
Ксения Кример - «Медузa»
модераторам ребят вы обращайе внимание что здесь пишут провакаторы из сраной мядузи это все же отзывы русских о войне а на вонючих нациков надо блокировать или вычислять уродов и наказывать по всей строгости закона
Против кого на самом деле воюет Путин? Максим Трудолюбов — о беспощадной войне поколений, которую развязал президент России.
На территории Украины сражаются не просто две армии и два общества, но и две группы лидеров. Прежде всего, в глаза бросается их возрастное различие. Среди приближенных Путина и его чиновников, находящихся на ключевых должностях, преобладают люди 1950-х и 1960-х годов рождения. На самых важных позициях в руководстве Украины и в окружении Зеленского — в основном люди, родившиеся в 1970-е и 1980-е. Но столкновение поколений происходит не только на межгосударственном уровне, но и на внутрироссийском. Ровесники Путина боятся отказаться от власти и передать ее тем, кто должен их сменить. И потому стремятся подчинить себе молодые поколения лидеров, вытеснить их на обочину публичного пространства или выгнать из страны.
Людей, близких по возрасту к Путину — родившихся со второй половины 1940-х до середины 1960-х, — антрополог Алексей Юрчак называет «последним советским поколением». Поскольку взросление и первые этапы карьеры этих людей пришлись на эпоху правления Брежнева, социолог Михаил Анипкин предлагает другой термин — «поколение застоя». Как показывают исследования, именно в позднесоветские годы, годы взросления Путина, советское общество утратило остатки коллективистского идеализма и потянулось к материальному благополучию и ценностям индивидуализма. Это люди, прошедшие через глубокое разочарование перспективами страны; люди, которые (как показал Юрчак в книге «Это было навсегда, пока не кончилось»), не ставя перед собой идеалистической цели, похоронили советскую систему.
Если бы в России работали выборы и другие процедуры конкурентной смены власти в политике и экономике, на смену тем, кто взрослел при Брежневе, должны были бы прийти те, кто взрослел при Горбачеве и Ельцине, — люди, рожденные со второй половины 1960-х до начала 1980-х (примерно соответствует популярному на Западе термину «поколение Х»). Социальный и культурный контекст их юности, их общий исторический опыт глубочайшим образом отличаются от контекста, в котором росли их предшественники. У детей застоя были разочарования, у детей перестройки — надежды.
Школьные и студенческие годы российских «иксеров» (мы используем этот термин с большой долей условности) пришлись на период исторического перелома, ослабления тоталитарного государства и ожиданий полноценной интеграции России в мир. Не для всех, но для многих из них путинские годы были временем, на протяжении которого они лишались свобод, возможностей и перспектив, казавшихся им естественными, — ведь они на них выросли.
Различия в переживаемом опыте определяются, конечно, не только возрастом. Другие — не похожие на представителей путинской генерации люди — есть во всех возрастных группах. Именно с ними, с «другими», с теми, у кого есть опыт свободы, Путин боролся на протяжении всего своего правления.
Демонтаж элиты
Специалисты по государственной безопасности не то чтобы сильно пострадали в 1990-е — ученым, инженерам, врачам пришлось тогда гораздо труднее. Но в момент создания новых репутаций, накопления нового социального капитала, разбора прежней «социалистической» (то есть государственной) собственности и создания новых, не связанных с прошлым предприятий сотрудники спецслужб оказались на вторых и третьих ролях. Путинские годы — это их реванш, их борьба против самостоятельности, независимости и молодости как таковых.
Люди путинского круга видят врагов в тех, кто своего признания, своей аудитории, денег и всего прочего в жизни добивался сам. Путин борется против тех, у кого есть читатели, зрители, слушатели, покупатели, избиратели и сторонники, пришедшие не по приказу, а по собственному выбору. Правящие в России политики добиваются — по сути, уже добились — того, чтобы любая значимая в их представлении фигура была назначенной, а не выросшей самостоятельно. Те, кого Путин считает врагами, называя «иноагентами» и «экстремистами», очень разные, в том числе и по возрасту. Их объединяет только то, что они, в отличие от правящей группы, что-то собой представляют.
«С путинской элитой связано множество мифов, и главный из них — то, что она, эта элита, есть. На самом деле ее нет», — пишет исследователь российской элиты Николай Петров. У ее представителей нет самостоятельных достижений и признания в личном качестве, они получают свои позиции в обществе по назначению сверху — так же, как в свое время получал все свои сам Путин. Они легко взаимозаменяемы и, потеряв должность или оказавшись в опале, теряют и социальный, и материальный капитал (что выражается в исчезновении из контролируемых государством медиа и в утрате активов). Не стоит забывать, что конструирование управляемой элиты шло с использованием самых разных средств, включая убийства и преследования по сфабрикованным обвинениям.
«Основные черты путинской элиты, — пишет Петров, — главенствующее положение должности, не личности… требование лояльности системе, послушание вышестоящему, обеспечиваемое предоставлением или ограничением доступа к номенклатурным благам и привилегиям; наличие двух несущих вертикалей — партийно-административной и чекистской; примат лояльности над эффективностью с гарантией непонижения статуса при условии лояльности».
Смена культуры управления в Украине
В Украине, которая в 2014 году, после аннексии Крыма и начала войны на востоке страны, оказалась в экзистенциальном кризисе, смена элит и поколений была осознана как жизненная необходимость. В украинском правительстве, в офисе президента, в армии и в других структурах государства теперь доминируют те, кто если и помнит СССР, то по школе и первым университетским годам. Заканчивали высшее образование и делали первые шаги в карьере они уже в постсоветской Украине. Большинство из них что-то в жизни создавали, строили — и выигрывали выборы.
Около трети правительства — люди 1980-х годов рождения, включая вице-премьеров Юлию Свириденко (1985) и Ольгу Стефанишину (1985). В мире Украину представляет 41-летний глава МИД Дмитрий Кулеба, его ровесники Сергей Марченко и Денис Малюська возглавляют министерства финансов и юстиции соответственно. Министру инфраструктуры Александру Кубракову — 40 лет, министру здравоохранения Виктору Ляшко — 42 года, а вице-премьеру и министру цифровой трансформации Михаилу Федорову 31 год. Ключевым сотрудникам офиса президента — от 40 до 50 лет. Президент Зеленский родился в 1978-м.
Валерий Залужный, главнокомандующий Вооруженными силами Украины (ВСУ), 48-летний генерал, назначенный Зеленским на этот пост в 2021 году, считает себя ответственным в том числе за ускорение смены поколений в военной организации Украины. «Молодые солдаты и офицеры — совсем другие люди, не похожие на нас в нашу бытность лейтенантами. Это новые ростки, которые совершенно изменят армию в ближайшие пять лет. Практически все они знают иностранные языки, владеют современными устройствами, начитанны, — говорил Залужный в интервью еще до российского вторжения. — Новые сержанты — не козлы отпущения как, например, в российской армии, а настоящие помощники, которые по некоторым функционалам скоро заменят офицеров».
От офицеров ждут готовности принимать тактические решения и брать на себя ответственность в бою, что в ситуациях быстро меняющейся обстановки может означать отход от изначальных приказов командования. Жесткая централизация управления в российском стиле — то, от чего украинцы в процессе тренингов с западными инструкторами целенаправленно стремились уйти.
Активная фаза украинской военной реформы началась в 2016 году и привела к смене всей организационной культуры всего за шесть лет. Уже сейчас на ключевых должностях в армии и секторе безопасности Украины служат люди, не имевшие советского опыта. В России же требование абсолютного подчинения вышестоящим инстанциям не только не было ослаблено, но лишь ужесточилось. Если правда, что Путин в ходе войны лично принимает стратегические и даже тактические военные решения, это не может не создавать парализующего эффекта для высшего командного состава — ведь генералам приходится координировать с высоким начальством каждый свой шаг. Это все та же культура, для которой лояльность важнее эффективности.
Потерянное поколение в России
На пути продвижения наверх следующих за Путиным поколений расставлены жесткие фильтры и преграды. Все, кто допущены в номенклатуру в силу родственных и династических связей; все, кто прошли многослойные проверки и выучились в «школе губернаторов», связали себя с режимом безусловной лояльностью. То, что количество покинувших систему крайне мало, говорит и о том, что место в номенклатуре по-прежнему прибыльно, и о том, что «цена выхода» очень высока: с точки зрения власти, она равносильна предательству (вот, например, истории бывшего заместителя гендиректора «Аэрофлота» Андрея Панова или бывшего вице-президента «Газпромбанка» Игоря Волобуева).
Те, кто считали себя неполитизированными профессионалами, когда-то могли охарактеризовать работу на номенклатурных должностях как нейтральную часть своей карьеры. Отстоять эту позицию сегодня уже вряд ли возможно. Тем представителям российского поколения 1970-х и 1980-х годов рождения, которые могли бы уже сейчас принимать ключевые решения совсем в другой России, приходится либо довольствоваться ролью исполнителей, либо рисковать свободой (Алексей Навальный на полтора года старше Владимира Зеленского), либо уйти во внутреннюю или внешнюю эмиграцию. Это война 70-летних против 30- и 40-летних — война поколений, которой в принципе не должно было быть. Поколения вообще не должны бороться между собой, тут может и должна быть гармония.
В России, вероятно, есть уже как минимум одно потерянное поколение — те, кто взрослели в годы перестройки. Они для системы опасны. «Поколение Путина менее всего доверяет моему поколению — поколению перестройки, конца 1960-х — начала 1970-х годов рождения, полагая (вполне справедливо), что у нас на них есть зуб, — пишет социолог Михаил Анипкин. — „Нас кинули“ — вот точное ощущение моего поколения, которое удалось сформулировать благодаря многим исследованиям. И „кинуло“ нас путинское поколение, которое мало того, что само не уходит, да еще и протаскивает на должности вокруг себя поколение своих детей, минуя нас».
Исследования Анипкина выявляют и «отсутствие рвения» среди людей в возрасте 40–50 лет, и их заведомое желание держаться в стороне от политики с фокусировкой на личных и экономических достижениях. Анипкин приводит такую цитату из глубинного интервью с одним из российских «иксеров»: «Наше поколение ждало, когда, наконец, придет его время. А сейчас оно с удивлением обнаруживает, что его просто не допускают к власти. И что, в общем-то, то поколение, которое старше нас, там, на 10–15 лет, оно прочно заняло все места. Мало того, готовит себе замену из своих собственных детей, то есть полностью заблокировав социальный лифт… минуя наше поколение».
Передача власти как политическое табу
Это проявление одной из фундаментальных проблем России как политического общества. В России нет автоматически действующего институционального механизма передачи власти и собственности. «Дети», которым, похоже, уготована роль сменщиков, попадают наверх не благодаря своим заслугам (их у них просто по возрасту мало), а потому что они «кого надо» дети. У нынешних властей было более двух десятилетий, чтобы подготовить такой механизм, но они последовательно разрушали любые публичные, минимально конкурентные процедуры. Более того, они воздвигали барьеры на пути мирной смены элит и поколений.
Жесткое неприятие Путиным и его кругом выборов как процедуры смены власти приобрело в последнее время форму страха перед любыми не ими лично избранными наследниками в политике и экономике. В российской политике вопрос передачи власти и «преемничества» стал чем-то вроде Кощеевой иглы.
Это настоящая трагедия. У России был шанс на мирную и публичную смену власти. Был шанс избежать еще одного 1991-го, еще одного обнуления опыта и капитала. На словах даже власти хотели бы этого избежать, но уже сделали все, чтобы передача власти и собственности оказалась невозможна без глубокого кризиса.
Многие привычно считают, что Путин и его круг пытаются возродить рухнувший на их памяти СССР. Но это не так. Они заняты не восстановлением Советского Союза и не реконструкцией империи, хотя имперские инстинкты им, конечно, свойственны. И даже не войной с Западом, хотя Запад они не любят.
Они стремятся не допустить к власти и собственности людей, которые им органически чужды. А таких людей много — точно больше одного поколения: не только «иксеры», но и подавляющее большинство «миллениалов», ведь дети нынешних правителей — это лишь узкая прослойка от всех них.
Постоянно повышая ставки, делая свое правление все более чрезвычайным, ровесники Путина из его ближайшего окружения получают в распоряжение все больше механизмов контроля над доступом к политике и экономике. Страх передать власть есть глубинная причина развязанной Путиным войны.
Максим Трудолюбов, «Медузa»
«Можно сравнить с первой чеченской» Как российские власти относятся к солдатам, которых отправили на войну, — и кто помогает их близким. Рассказывает Валентина Мельникова из Комитета солдатских матерей.
С начала войны даже самые базовые права российских военных и их родственников постоянно нарушаются. Военнослужащих, которые не хотят воевать, заставляют подписывать контракты и насильно посылают в зону боевых действий. А их близким ничего не говорят о судьбе детей и мужей — и не возвращают тела погибших. Система с трудом справляется с количеством жертв и не успевает оказывать помощь семьям погибших и пропавших без вести. Решать эти проблемы приходится правозащитникам. «Медуза» поговорила об этом с секретарем Союза комитетов солдатских матерей России Валентиной Мельниковой.
— С какими вопросами к вам сейчас чаще всего обращаются родственники солдат?
— Мы все-таки [в первую очередь] не родственникам помогаем, а солдатам. Бывают, конечно, случаи, когда нам пишут близкие погибших и пропавших. Но все почему-то делают акцент на родственниках, а у нас, к счастью, много обращений от самих военнослужащих — солдат и офицеров.
Все зависит от ситуации. Конечно, если военный на Украине находится, то написать могут только родственники. А когда они уже тут на воле, в России и есть жалобы, то обращаются сами.
— Какая тема самая болезненная?
— Хоть одна жалоба, с которой ничего не возможно сделать, — уже плохо. Но самое болезненное — это [работать] с пропавшими без вести.
Если военнослужащий погиб — тело привезли в Ростов, опознали с помощью теста ДНК и у него нашлись родственники, то это ужасное горе, но законченная история. Есть свидетельство о смерти, тело можно похоронить, получить страховые выплаты.
Родственникам пропавших без вести сложнее. Информации нет, документов тоже. Уже три месяца прошло [с начала войны], но эта проблема никак государством юридически не осознана. Что значит «пропал без вести» на самом деле — неизвестно. Сейчас нормального юридического сопровождения для семей пропавших нет. А там ведь есть и женатые, и с детьми.
— С этим всегда были такие проблемы?
— Просто такого количества [без вести пропавших людей] никогда не было. С чем можно сравнить в нашей практике, так это с началом первой чеченской войны. Штурм Грозного в новогоднюю ночь с 1994 на 1995 год, две с половиной тысячи тел, которые лежали на улицах и площадях — и которые российское командование запрещало забирать. Они не хотели объявлять перемирие даже ненадолго. Наши коллеги [правозащитники] туда приезжали с родителями погибших, умоляли об этом. Но пока бои не кончились, толком забрать кого-то было невозможно.
Потом эти две с половиной тысячи человек лежали в вагонах-холодильниках в Ростове-на-Дону. Опознавание проводила лаборатория генетической экспертизы. Кого-то можно было узнать, личность других смогли определить только по генетическому анализу.
Но две с половиной тысячи зимой — это одно. А тут другая ситуация. Сколько тел своих погибших российские воинские части не вывезли и не похоронили — неизвестно. Это проблема, которую нужно осознать. Такого никогда еще не было.
— Если человек ищет своего близкого, без вести пропавшего в Украине, что он может сделать?
— Сначала мы рекомендуем позвонить на горячую линию в Минобороны и заявить, что уже столько-то времени нет связи с военнослужащим, назвать номер части.
Если есть рассказы кого-то из сослуживцев, надо попросить товарищей офицеров на горячей линии записать эту информацию.
Мы также просим посмотреть украинские списки по пленным. Они подробные и есть в открытом доступе. Если это не помогло, стоит писать в Военно-следственное управление.
— Какова вероятность найти погибшего?
— Есть разные случаи. Бывает, когда есть погибший военнослужащий, российская часть не забрала его, но при нем остались документы. Тогда украинская сторона старается хоронить [тела] и отмечать таких людей в своих списках.
Но все зависит от ситуации. Если это не населенный пункт и никто тело не нашел или при нем нет документов, то все очень печально. Найти таких погибших практически невозможно.
— Какая у вашего комитета роль в истории с военнослужащими и их родственниками?
— Мы объясняем людям, что они могут сделать. Куда надо звонить и писать, как официально зафиксировать обращение. Если появляется новая проблема, мы сами стараемся разобраться, чтобы потом объяснить военным и их родственникам.
— Как вы работаете по пленным?
— По пленным немного попроще. Украина тщательно соблюдает Женевскую конвенцию обращения с военнопленными, ведет списки, переписывает документы пленных, делает их фотографии и записывает интервью, которые очень помогают семьям находить своих близких. Это единственная возможность узнать, что их солдат жив, находится в плену, и сообщить в государственные российские органы.
Российская сторона также подключилась к процессу и стала заниматься освобождением пленных. Обмены худо-бедно, но происходят. По крайней мере, этот механизм международного гуманитарного права действует. Спасибо Международному комитету Красного Креста (МККК).
С этим вопросом работают уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова и военная полиция Минобороны. Они собирают информацию и влияют на списки, если известно, что человек в плену или в особом состоянии (например, с тяжелым ранением, — прим. «Медузы») и хорошо бы включить его в обмен побыстрее.
[Правда,] со стороны России списки попавших в плен засекречены. Родственники ищут сами: смотрят каналы, сайты.
— Некоторые правозащитники указывают, что публикация видео и фото с пленными — это неэтично и противоречит Женевской конвенции
— Первая Женевская конвенция создавалась в XIX веке, остальные в 1949 году. С тех пор все сильно изменилось.
Эти интервью — единственный источник информации. Если бы Россия и Украина обменивались списками легально и публично, как полагается, тогда вопросов не было бы и интервью не были нужны. Но [когда] наша сторона не ведет открытых списков, ни о каком нарушении этики не может быть речи. Это необходимость.
— Вы получаете обращения солдат, которые вернулись из зоны боевых действий и не хотят снова ехать воевать?
— Да. Когда некоторые части покинули Украину, солдаты и офицеры начали заявлять, что они не хотят во второй раз возвращаться на фронт. К нам обращались они сами и их родственники.
— Удается ли кому-то из них остаться в тылу?
— Да, но это зависит от стойкости самого военнослужащего. Если он подает рапорт, упирается и не боится, когда ему угрожают, что посадят, то он может добиться своего и никуда не поехать.
Бывает, что солдат в полевых условиях, когда его только выводят [с места боевых действий или, наоборот, на место боевых действий]. Понятно, что там нет командиров и некому принять рапорт. Мы предлагаем отправить информацию о рапорте солдата от нашей организации. Направляем обращение в военную прокуратуру и командующему округом. Так же могут поступить их жены и родственники.
— В какой помощи нуждаются пострадавшие на войне?
— Иногда родителю или солдату кажется, что ему требуется лечение, а ему в местной медицинской части говорят: «Через три дня отправим обратно служить». В таких случаях необходимо наше вмешательство, и мы обращаемся в медицинские службы Минобороны.
Это важно, например, при контузиях. У нас были такие обращения. А последствия контузии необходимо обследовать в стационарных условиях и лечить так, чтобы не было тяжких последствий.
— О каких последствиях речь?
— Психиатры отмечают, что люди, попавшие в ДТП, получившие черепно-мозговую травму, а также военнослужащие, получившие контузию, являются группой риска по наркотической и алкогольной зависимости и суицидам. Мы последствия начали наблюдать еще с Афганской войны. Они тяжелые. Никто не хотел ими заниматься, и это, конечно, большой промах со стороны государства.
— Это можно как-то предотвратить?
— Одно из наших первых обращений в медслужбу в самом начале боевых действий было об этом. Есть приказ о медико-психологической реабилитации. И мы, ребята, вас убедительно просим: всех, кто пробыл больше 30 дней на боевых действиях, направлять на медико-психологическую реабилитацию, как сказано в приказе.
— Рекомендуется каждые 30 дней проходить медико-психологическую реабилитацию?
— В Минобороны есть такой приказ, да. Потому что, когда Афганская война была, наши не признавали, что существует ПТСР у людей, которые воевали. Они отбрыкивались и от наших психоаналитиков, и от американских организаций ветеранов, которые знают, как работать с ПТСР.
После Чечни первыми спохватились внутренние войска. Они открыли у себя в госпиталях кабинеты психотерапевтов. Такая же работа ведется и с полицейскими, это старая служба. Но они адаптировались и к военному времени.
— К вам обращаются родственники мобилизованных в ЛНР и ДНР?
— Это наши дополнительные трудности. Там мобилизовали практически все мужское население, не обращая внимания на то, подлежат они мобилизации или нет. По этому вопросу мы отправляли обращение к руководителю администрации президента России [Антону Вайно]. Но государственная система оказалась не готова ответить содержательно на запрос от граждан, живущих в дружественных государствах.
Было сообщение, что там мальчишек из колледжей мобилизовали и отправили в зону боевых действий. Хорошо, что мы подключились и продублировали жалобу нашим офицерам в округ. У нас есть наши «боевые товарищи» — офицеры, с которыми мы сотрудничаем с 1995 года и работали во время предыдущих войн. Конечно, они реагируют, они нормальные люди, в чинах и могут скомандовать. Они нашли эту группу, обули, одели, накормили. Но забрать с фронтовой полосы не могли, потому что неизвестно, кому это все подчиняется.
Родственники нам потом писали с благодарностью за то, что у их близких появилась связь, их накормили, медпомощь оказали. Так что что-то получается, но в общем пока все это очень тяжело и неприятно.
— С вопросами о выкупах солдат обращаются?
— Родителям, дети которых в плену, я сразу говорю: «Никаких денег». Выкуп будут просить только мошенники. С самого начала [войны] их появилось много. Самые крутые назвали себя «Первый пленный» с шапкой Первого канала. Говорили, что они действуют от Константина Эрнста и собирают деньги на выкуп пленных. Якобы они у какого-то украинского фермера выкупили человека за 800 тысяч. Я написала [про них] на Первый канал и в прокуратуру. И эти мошенники быстро куда-то исчезли.
Сейчас не может быть никаких подпольных контактов, по которым можно было бы выкупить пленных. Украинская сторона содержит пленных официально и старается, чтобы они были в безопасных условиях.
— С чем еще сталкиваются солдаты?
— Была жалоба, как ребята избежали плена, спасались огородами, вернулись в часть без оружия, а там с них за него потребовали вернуть деньги. Другая история: перед войной были учения, бойцы сдали амуницию, а когда отказались ехать на фронт, старший товарищ стал требовать с них деньги: «А где бронежилет? Ты мне сдал его или не сдал? Ты должен заплатить».
С этим мы сталкивались еще в Чечне. Во вторую чеченскую войну парень вернулся из плена, а в части ему предъявили количество утерянного оружия, которого даже на КамАЗе не увезешь. Мы следим, чтобы никаких поборов с ребят не было, и по таким вопросам пишем в прокуратуру.
Сами ребята, когда рассказывают про эти случаи, даже не знают, кто с них собирает деньги. Солдаты говорят «они», а кто эти «они» — не знают. Но нам достаточно сигнала: прокурор придет и разберется.
— Насколько ведомства идут навстречу по вашим обращениям?
— По конкретным военнослужащим меры властями и военными принимаются. Но ответы от них, как правило, очень короткие. Я предполагаю, что мы задаем такие вопросы, на которые не все военные структуры имеют право ответить.
— Что вам еще говорят родственники солдат?
— Например, звонят и говорят, что не верят [в то, что им говорят в Министерстве обороны], или рассказывают всю жизнь близкого с самого начала. Но это все разговоры. Мы их стараемся не поддерживать. Уточняем, что их интересует, и стараемся помочь конкретно. У меня и так «кончился завод». Я понимаю, что у всех [похожее происходит]. Звонят региональные коллеги и говорят: «Все, говорить больше не могу».
— Отличается ли работа на этой войне от других конфликтов?
— Есть хорошее русское, оно же татарское, слово «бардак». То есть хаос. Бардак сейчас такой, с которым мы никогда не встречались, хотя у нас практика большая и разное бывало. Но чтобы военные действия развивались так быстро, так жестоко и в таких масштабах — впервые.
Мы сейчас стараемся не оценивать систему, а найти в ней работающие звенья, чтобы они эффективно помогали защищать права солдат, раненых, погибших, их родственников.
Беседовала Саша Сивцова, «Медузa».