Конфликт в Украине — отзывы

«Во время больших обстрелов закрывали двери. Успокаивали детей. Крестились. Прощались с жизнью» «Медуза» поговорила с работниками «Азовстали». Они провели на осажденном заводе больше 50 дней — и смогли эвакуироваться.
Комбинат «Азовсталь» остается единственным очагом сопротивления в Мариуполе. Бои за завод идут почти два месяца, но только 30 апреля удалось начать эвакуацию мирных жителей, укрывавшихся там. В числе первых покинувших комбинат были два работника завода — Илья и Павел (имена изменены по просьбе героев ради безопасности их родственников, остающихся в Мариуполе). Сейчас и Илья, и Павел находятся в Запорожье. «Медуза» поговорила с ними. В разговоре также участвовал директор по персоналу «Азовстали» Иван Голтвенко — он выехал из города 9 марта и с тех пор помогает выбираться из Мариуполя другим сотрудникам.
Кто рассказывает о ситуации на заводе:
Илья — мастер конвертерного цеха, пробыл на «Азовстали» 55 дней, с 8 марта по 1 мая, вместе с женой, дочерью, тещей и сестрой жены

Павел — инженер, провел на «Азовстали» 61 день, с 2 марта по 1 мая, вместе с женой и двумя детьми

Иван Голтвенко — директор по персоналу «Азовстали», выехал из Мариуполя 9 марта и помогает выбираться другим сотрудникам

— Как вы оказались на «Азовстали»?

Илья: Когда 24 февраля на нас напала Россия, я был на работе. Увидел новости, позвонил жене, сказал: собирайте вещи, выезжайте из города. Она собралась, забрала дочку, [свою] сестру — и выехали на дачу за город. Мы на работе договорились, как законсервировать производство, распустили рабочих. За мной заехала теща, и мы с ней выбрались на ту же дачу.

Думали, посидим два-три дня, в любой момент сорвемся в Запорожье. Но началось наступление [россиян] из Крыма. И когда мы думали ехать, бои велись в Токмаке [в Запорожской области], безопасного проезда не было.

Первого-второго марта мы вернулись в Мариуполь, где уже не было ни света, ни воды, ни телефонной связи. В городе мы жили до 8 марта. Когда и там начались обстрелы, когда уже горели школы [2 марта] и торговый центр Port City [3 марта], решили ехать в убежище на территории комбината. Двумя машинами — две семьи из пяти человек — мы заехали в одно из убежищ на «Азовстали». Там начался наш быт. С 8 марта по 1 мая мы там были.

Павел: Я 24 февраля был на работе, [а когда появились новости о нападении России,] нас отпустили. Приехал домой, начали запасаться водой-едой, детским питанием. Выехать за город я не думал. Второго марта попросил начальника отвезти меня с семьей на «Азовсталь».

— Почему именно туда, а не в подвал своего дома, например?

Илья: Руководство комбината еще 25 февраля открыло доступ на территорию для всех, кому нужно убежище. Люди об этом знали.

Иван Голтвенко: Мы оборудовали 36 бомбоубежищ на предприятии. Восстановили их еще после первой попытки захвата города в 2014 году. Там были запасы еды и воды, генераторы. Все сотрудники знали о такой возможности.

— Как много людей было в убежище? Вы, кстати, в одном были или в разных?

Илья: Мы в разных были. У нас было 70 человек, из них 15 детей.

Павел: В нашем убежище было 76 человек. Из них 17 детей разного возраста, самому младшему было четыре месяца. Были старики, женщины. Мужчин среднего возраста было двадцать человек — это те, кто мог ходить за водой, добывать солярку для генератора, сливать ее из автокранов.

Иван Голтвенко: Кстати, на видео «Азова», где они конфеты раздают детям, как раз убежище Павла.

— Как обстояли дела с едой?

Павел: Сперва были [домашние] запасы и те, что уже были в убежище. Потом [украинские] военные приносили еду.

Илья: Да, были запасы еды в убежище. Еще в середине марта мы делали вылазку под обстрелами в соседнее здание, где на втором этаже была столовая с запасами еды. Этого нам хватило до конца марта.

Дальше нам с едой помогал «Азов»: приносили каши, крупы, макароны и консервы, чтобы можно было как-то пропитаться. А в начальный период они приносили еще и сладости — конфеты и цукаты для детей. Для совсем маленьких сухие смеси приносили, какие-то запасы памперсов.

— Как вы готовили еду?

Илья: Ели раз в день. Изначально готовили в корпусе метрах в 20–30 от убежища. Тринадцатого марта был первый «прилет» в цех, пострадали стена здания и мой автомобиль. Осколки пробили радиатор, он [автомобиль] перестал заводиться. Четырнадцатого марта снова был обстрел, обрушилась кровля, накрыло мою машину, еще машин девять или тоже накрыло, или заблокировало. С этого момента мы готовили в подвале возле убежища. Палили дрова, на дровах готовили еду.

Павел: Мы изначально готовили на улице, пока в магистралях был газ. От магистрали запитали [печь] и на газу готовили. Такие большие 20-литровые кастрюли. Когда газовую магистраль повредили [россияне], мы построили печку под дрова и готовили на ней. Потом начали прилетать снаряды, стало небезопасно, дорога к печи была разрушена. У нас в цеху были четыре газовых баллона. Мы оборудовали походную кухню, использовали эти баллоны для готовки.

— А где воду брали?

Илья: С питьевой водой не было проблем. Руководство комбината уже не первый год завозит на предприятие для работников горячих цехов бутилированную воду, газированную, [бутылки по] полтора литра. Еще перед остановкой электроснабжения руководство распорядилось наполнить технической водой емкости на территории комбината.

— Судя по видео, у вас и электричество было?

Павел: Рассчитывали, что будет электричество. Но его не стало в первый же день. Пока был рабочий автокран, перевезли генератор. Установили возле убежища, запитали от него освещение, заряжали фонарики и телефоны.

Илья: У нас в бомбоубежище генератора не было. Точнее, он был, но в неисправном состоянии, запустить не получилось. Мы тогда сняли аккумуляторы с тепловоза, и военные раз в три-четыре дня брали эти аккумуляторы, уносили и на своем генераторе заряжали. Чтобы хотя бы было освещение. Но иногда приходилось сидеть при свечах.

Вы уже несколько раз вспомнили о военных. Что это за подразделения?

Илья: Изначально к нам приходили только азовцы. Морпехи появились в начале апреля, когда часть из них прорвалась с комбината имени Ильича на «Азовсталь». А пограничники и полиция появились еще позже.

Павел: Связь с внешним миром у нас была только через военных, но и у них, как понимаю, была ограниченная информация. Кто-то из них приходил и говорил: подождите еще пару дней. А потом — потерпите еще месяц. Мы на него все тогда так посмотрели: «В своем ли ты уме?» А по факту растянулось все на два месяца.

Илья: Да, о том, что происходит в городе, мы узнавали от военных. Изначально они говорили, что все хорошо, что они держат город. Потом рассказали о бомбардировке русскими Драмтеатра — мы все были в шоке, упали духом. Говорили нам, что украинские «вертушки» (вертолеты, — прим. «Медузы») подвезли боекомплект. Говорили, где в городе украинские военные закрепились, а где им уже тяжело держать.

— Как находящиеся на «Азовстали» мирные жители относились к военным? Российская пропаганда всех пугает «Азовом».

Илья: Азовцы — храбрые ребята. Те, кто к нам приходил, ребята 25–35 лет, по два-три года служат. С их стороны к нам никаких вопросов не было — спрашивали только, что нужно, чем помочь. Поэтому претензий к военным нет, всегда предлагали помощь, [выказывали] человеческое отношение.

Павел: Поддерживаю.

Иван Голтвенко: Азовцы такие же мариупольцы, как и мы. Многие в Мариуполе осели, женились. У них нет какой-то отдельной от города укрепленной базы, обычные военные части [Нацгвардии].

— Российская пропаганда говорит, что «Азов» не выпускал людей, прикрывался ими.

Илья: Нас никто не держал, мы сами боялись выходить. Первые дни еще поднимались на первый этаж. Но в середине марта в наше здание прилетел снаряд, загорелся кабинет. Мы поняли, что по этажам шастать нечего. Потушили огонь в этом кабинете и сидели тише воды, ниже травы. Женщины и дети вообще не выходили после этого, мужчины — только если надо теплую одежду найти, антисептики собрать, чтобы какие-то горелки сделать, хотя бы кружку чая нагреть, кастрюльку воды.

Артиллерия — «Грады», минометы, корабельная артиллерия — все это было слышно. Была ночь, когда жене не спалось, она считала взрывы: каждые пять минут был «прилет». За ночь россияне успевали сделать 20–25 таких обстрелов.

С нами жила девушка, у которой родственники были в 4-й поликлинике недалеко от комбината. Вот она еще до 14 марта бегала к родным, а потом уже не рисковала.

Павел: Мы спрашивали военных, можно ли выйти. Они говорили: «Выходите, но куда вы пойдете? Там стреляют». И горящий город, на который мы смотрели из своего здания, давал понять, что выходить некуда. Посмотрите сами на фотографии «Азовстали» — поймете, что обстрелы не прекращались ни на минуту.

Иван Голтвенко: Людьми «прикрываются» россияне: не открывают «зеленые коридоры», держат людей в «фильтрационных лагерях» неделями. Одного нашего сотрудника, когда узнали, что он с «Азовстали» и разбирается в коммуникациях, задержали и начали пытать. У меня есть видео со следами ожогов [на его теле]. Поэтому я думаю, что и тех наших людей, которых россияне показывают в своих видео, заставили «сотрудничать».

Людей не выпускают, потому что им [россиянам] нужна рабочая сила, чтобы разбирать завалы. И как щит — потому что украинская армия точно будет освобождать Мариуполь, а они [россияне] мирными прикрываются.

— Вернемся к быту на «Азовстали». Был ли у вас душ, возможность помыться?

Илья: Душа не было. Все — и мужчины, и женщины, и дети — были в рабочих робах «Метинвеста», ватных штанах и зимних бушлатах, потому что было холодно. Все лавочки и столы мы принесли в бомбоубежище — на них и спали. Была возможность нагреть техническую воду, чтобы умываться и мыть руки. Может быть, один раз за весь период можно было подняться в цех искупаться из одного ведра, если не было обстрела.

Павел: Никто не купался. Детей подмывали. Дети — это святое. А полностью никто ни разу не купался. В той же воде, в которой детей купали, стирали детские вещи.

— Из чего состоял ваш быт, чем занимались?

Илья: День за днем одно и то же. Проснулись, начинали лепешки готовить, тесто лепить, суп варить. Часам к трем поели, поиграли в карты-шашки-домино, вечером чай попили. Вот и весь распорядок.

Павел: Меня занимали дети. Были в убежище у нас карты. А так каждый день одинаковый, как в фильме «День сурка». У нас был генератор, чайники, воду кипятили, часто чай пили. Воды у нас было больше, чем у Ильи, потому что в одном нашем цеху работали 1500 человек, то есть для людей в убежище под цехом ресурсов было больше.

— Можете вспомнить самые страшные моменты за два месяца?

Илья: Было, что во время больших обстрелов закрывали двери, успокаивали детей, крестились, прощались с жизнью. У меня и у дочки, и у жены дни рождения прошли в убежище. Ели «праздничный» суп.

Павел: Страшно было, когда прибежали из соседнего здания люди и попросили помощи медсестры, потому что к ним прилетел снаряд в холл. Люди там как раз поднялись из убежища на первый этаж: кто покурить, кто подышать свежим воздухом. Залетел снаряд, четверых убило, у остальных осколочные. Я тогда своим запретил вообще подниматься наверх — и жене, и детям.
— Как вы узнали об эвакуации?

Илья: От военных. Они сказали, что под эгидой ООН и Красного Креста возможна эвакуация. Первая группа вышла 30 апреля. Вечером нам сказали, что если с ними все хорошо будет, то мы с утра [1 мая] следующие.

Первого мая вышли пешком группой из семи человек. Военные нас не сопровождали. Направились к проходным. Пока шел, видел ужасные повреждения комбината. Видел двухэтажные здания, которые сложились в двух местах. То есть были попадания двух авиабомб с расстоянием в 25 метров друг от друга. Хвостовики от «Градов» торчали, парашюты от кассетных боеприпасов.

Мы пошли по направлению к Восточному микрорайону, поднялись на мост, через который сейчас, судя по новостям, пытаются прорваться русские. Перешли мост и вдалеке увидели русских солдат.

Они нам закричали: «Стойте». Сказали, что здесь заминировано, показали, как обойти. Провели через свой импровизированный блокпост, а дальше уже стояли дээнэровские автобусы.

Павел: Мы с семьей тоже оказались в этих автобусах, вместе выезжали. О разрушениях я тоже уже знал, азовцы нам фото показывали.

— Куда вас повезли, в Запорожье?

Илья: Мы очень надеялись, что Красный Крест и ООН нас сразу заберут в Запорожье, но нас повезли совсем в другую сторону, в направлении Ростова, в Безыменное (село в Донецкой области, — прим. «Медузы»), проходить «фильтрацию».

Павел: Там в первую очередь вызвали женщин и детей выйти из автобуса. Проверили вещи, наличие татуировок на теле. Детей [на татуировки] не проверяли.

Следом пошли мужчины, досматривали нас полностью. Телефоны, фотографии. Мессенджеры нам [заранее] посоветовали удалить — это мы сделали. И всякие фотографии про войну, Мариуполь и «Азовсталь» тоже удалили. Остались семейные фотографии.

Раздевали до трусов, осматривали спереди-сзади. Снимали отпечатки пальцев. Записывали с наших слов показания, которые мы потом подписывали.

Задавали вопросы: кто по национальности? Говорю: украинец, живу на территории Украины, хотя и русскоязычный. Спрашивали, почему не возвращаюсь домой, кто у меня остался в городе. К нам, в общем, лояльно относились, потому что при осмотре присутствовали сотрудники ООН и Красного Креста.

Но вчера я переписывался со своим товарищем, который выезжал [на личном транспорте без участия ООН и Красного Креста] сам [из Мариуполя]. Он уже четыре недели на «фильтрации» в Безыменном со своим 14-летним сыном. У них забрали паспорта, никуда не выпускают, ничего не говорят.

Илья: Да, на «фильтрации» были вопросы, знаем ли мы кого-то из военных, где жили на «Азовстали», где были военные, сколько у них техники, знаем ли мы позывные, где могут быть позиции. Знаем ли кого-то из СБУ, прокуратуры, городских властей. Как относимся к украинской центральной и к городской власти.
Предлагали остаться в Мариуполе, ехать в Ростов или Запорожье. Мы, конечно, выбрали Запорожье. На нас не давили, но я думаю, потому что все это было при ООН и Красном Кресте. Крайне важно, чтобы сотрудники ООН и Красного Креста постоянно находились в пунктах фильтрации.

Павел: И на блокпостах. Мы видели гражданскую машину в кювете, она горела. Что с людьми, я не знаю. Но не думаю, что она бы сгорела, если бы там были ооновцы на блокпостах.

— Павла раздевали до трусов. Илья, и вас тоже? И женщин?

Илья: Жену тоже раздевали до нижнего белья, заглядывали в трусы, с других девчонок лифчики снимали, осматривали. Пятки смотрели — не знаю, для чего.
Меня раздевали до нижнего белья, татуировки искали, синяки [от приклада автомата]. Вещи все вывернули, все карманы, телефон пересмотрели, все сообщения и фотографии. Детский телефон тоже крутили, ноутбук запустили, искали мою страничку во «ВКонтакте», но не нашли.
Начали по вещам смотреть, нашли рабочие очки. Подумали, что тактические, говорят: «Ты чего, стреляешь?» Я им объясняю, что это не из военторга, это рабочие очки. Еще мы тащили с собой пару турникетов (речь о медицинских жгутах-турникетах, — прим. «Медузы») на всякий случай, а русские даже такого слова не знали.

— Все, кто был с вами, удачно прошли «фильтрацию»?

Илья: Не все. Нас изначально семеро вышло из убежища: моя семья и с нами шли две сестры, одной 22 года, другой 15. Старшая — работник полиции. Ее не пропустили, увезли в неизвестном направлении. Мы ее больше не видели. Сестра ее 15-летняя осталась в лагере. Нашли родителей, позвонили, чтобы они забрали ее. На все вопросы к ООН и Красному Кресту, почему так, те отвечали: «Русские тут с оружием, у них свои правила, ничего сделать не можем».

— Как вы двигались дальше?
Илья: Утром 2 мая мы выехали в Запорожье колонной из 50 автобусов, но только три были заполнены. Ехали с большим крюком в 140 километров вокруг Мариуполя. Сперва через Новоазовск (то есть еще дальше от Мариуполя в сторону Ростова, — прим. «Медузы»), дальше через Волноваху — Бугас на Мангуш. Вечером 2 мая прибыли в Мангуш, где заполнили людьми, которые прошли «фильтрацию», еще два автобуса.

Со слов знакомого эмчеэсника, в Мариуполе на тот момент около 500 человек ожидали возможности выехать. Но [российские военные] нас целенаправленно отправили в объезд, чтобы мы не забрали этих людей, чтобы они там оставались как рабочая сила.

Павел: Русские оставляют людей в городе, чтобы ими прикрываться как «живым щитом». Если все мирные люди оттуда выедут, то украинские войска могут наступать, не опасаясь за мирное население.

Илья: В пути мы ночевали в селе Дмитриевка под Бердянском. Женщин и детей разместили в школе, мужчины ночевали в автобусе. И 3 мая с утра выдвинулись в сторону Запорожья.

В двух или трех населенных пунктах на нашем пути стояли люди на дороге с вещами, тоже хотели в Запорожье. Мы останавливались, Красный Крест и ООН подходили к российским военным, просили, уговаривали разрешить забрать этих людей, но нам нигде не дали никого подобрать. А в одном месте российские военные даже выехали на БТРе, оттеснили стоявших на дороге людей, чтобы автобусы проехали.

В безопасности мы почувствовали себя, когда пересекли первый украинский блокпост под Запорожьем. Из моих родных никто не плакал, все уже очень устали от дороги и переживаний. Встретили нас волонтеры, накормили, дали вещи личной гигиены, пару одеял и поселили нас в гостиницу.
— Есть ли еще гражданские на «Азовстали»?

Иван Голтвенко: Мы не знаем. Но есть информация, что как минимум 100 человек еще остаются там.

Бомбоубежища разрозненные, коммуникаций, которые бы их связывали, нет, а перемещаться по территории опасно, поэтому сложно определить, есть ли еще люди. Мест, где они могут быть, на «Азовстали» еще достаточно.

Но надо не забывать, что [на заводе остаются] военные — они тоже люди. И мы хотим, чтобы они к своим семьям тоже могли вернуться.

— Как вы думаете, почему россияне так поступили с Мариуполем?

Иван Голтвенко: Акционер нашей компании Ринат Ахметов из Донецка, [города, расположенного] в 100 километрах от Мариуполя. В 2014 году он был вынужден покинуть Донецк, но из Мариуполя бизнес не вывел. Наоборот, решил вкладывать [средства] в город. В Мариуполе были юридически перерегистрированы компания «Метинвест» и футбольный клуб «Шахтер», чтобы платить налоги тут [в Мариуполе]. Это дало возможность поднять бюджет города. Стали появляться скверы, парки… Было [принято] решение строить частный университет Метинвест Политехника.
[Тогда] мы не осознавали, но сейчас понимаем, как это раздражало Россию. Я буквально сегодня смотрел видео, где жители Донецка говорят: «Теперь Мариуполь [россияне] восстановят, а лучше бы помогли нам».
Беседовал: Андрей Яницкий, «Медуза»

В созданных Россией на оккупированных территориях Украины "фильтрационных лагерях" находятся несколько тысяч украинцев.

Об этом заявил постоянный представитель при ОБСЕ Майкл Карпентер во время заседания Постоянного совета ОБСЕ в четверг в Вене, передает "Укринформ".

"По оценке Соединенных Штатов, российские войска переместили по меньшей мере несколько тысяч украинцев для обработки в "фильтрационные лагеря" и эвакуировали еще по меньшей мере десятки тысяч в Россию или на контролируемую Россией территорию, иногда не сообщая эвакуированным их конечный пункт назначения. Только из Мариуполя, по нашим оценкам, российские силы принудительно переселили тысячи мирных жителей на территорию России", - заявил он.
Новости по теме: Оккупанты удерживают в фильтрационных лагерях более 20 тысяч жителей Мариуполя, - Денисова
Ссылаясь на показания очевидцев, Карпентер указал на то, что в этих "фильтрационных лагерях" проводят жестокие допросы украинцев с целью установления лиц, которые могут быть связаны с украинским правительством и военными или же просто имеют "проукраинские" взгляды.

"По многочисленным свидетельствам очевидцев, "фильтрация" влечет за собой избиения и пытки лиц, чтобы выявить, имеют ли они хотя бы малейшую лояльность украинскому государству. Согласно этим сообщениям, тех, кого заподозрили в такой лояльности, переводят в так называемую "Донецкую народную республику", где их ждет темная судьба", - заявил глава американской миссии в ОБСЕ.

Он привел несколько свидетельств людей, которые прошли через эти "фильтрационные лагеря" и рассказали о возможных пытках и убийствах.

"Рассказы об этой жестокости и принудительном перемещении происходят именно сейчас, когда мы говорим, и эти действия являются военными преступлениями", - заявил Карпентер.

Новости по теме: Колония или тюрьма: Куда вывозят мариупольцев, не прошедших фильтрацию
Как сообщалось ранее, украинцев, которые не прошли "фильтрацию" в фильтрационных лагерях под Мариуполем, доставляют в помещение бывшей исправительной колонии №52 в селе Еленовка Донецкой области или в тюрьму "Изоляция" в Донецке.

если мы аккупанты как говорят про нас украинцы то почемуже они бегут к нам в россию бежалибы в хорошую америку которая им помогает воевать против нас .сколько сдается в плен всу .а с нацистами я бы на месте призидента поступила бы так как они поступают с нашими пленными им одно только смертная казнь .какой-то украинский врач сказал что наших ребят надо кастрировать вот его нужно в первую очередь кастрировать и всех нациков в том числе что бы в будущем от них не было поколения выродков .вопрос к матерям этих уродов кого вы вырастили вам не стыдно за своих детей что они творят они хуже зверей звери так не поступают как они

Пензенские волонтеры помогали украинским беженцам уехать в Эстонию. Теперь их травят в российских анонимных телеграм-каналах и называют «укронацистами».
До конца апреля в Пензе работала группа волонтеров, помогавших беженцам из Украины добраться до Санкт-Петербурга, где их встречали другие добровольцы и передавали следующим — уже на стороне Эстонии. Однако угрозы в анонимных телеграм-каналах и прямое давление со стороны неизвестных — разрисованные двери, порезанные шины автомобиля — заставили пензенских добровольцев свернуть свою деятельность. Журналист Владимир Севриновский провел несколько дней с ними и с последними беженцами из Мариуполя, которым они помогли уехать из России.
Пенза — Леонидовка
Такси с заклеенными трещинами на стекле проезжает мимо треугольного билборда с эмблемой Z и надписью: «Нам не стыдно. За нами правда». На правом сиденье — экономист Ирина Гурская, тихая женщина средних лет в очках на цепочке. Пока юрист Игорь Жулимов, седеющий мужчина с живой, подвижной мимикой и размашистыми жестами, собирает деньги для помощи беженцам из Украины, она закупает для них продукты и вещи, а затем отвозит в лагерь временного размещения в селе Леонидовка под Пензой. За рулем Альберт — местный коммунист, считающий КПРФ недостаточно ленинской партией. Объединило их всех волонтерство.

Известие о войне потрясло Гурскую. Она бродила по родной Пензе и представляла, что это на ее дом падают бомбы, что пензенцы прячутся в подвалах и пытаются там выжить без света, без воды. Тогда она и решила помогать беженцам.

Пока Альберт ведет машину, Ирина листает телеграм-каналы. В украинских пабликах широко разошлась новость: «Омбудсмен [Украины] Людмила Денисова сообщила, что семерых мариупольцев, в том числе многодетную семью, удалось спасти из концлагеря в Пензенской области. Украинцы были в крайне тяжелом и подавленном положении, не имели одежды, продуктов, предметов гигиены, ведь их забрали из Мариуполя прямо из бомбоубежища». Этот текст, по-видимому, был основан на постах в фейсбуке краснодарской активистки Екатерины Горобец, которая, по словам Ирины Гурской, даже не была в Пензенской области.

Полчаса езды, и машина уже в селе Леонидовка. Там, на вырубленном в лесу огромном квадрате, огороженном сеткой-рабицей, стоят длинные двухэтажные дома с красными крышами.
Машина паркуется у КПП, напротив плаката с портретом Путина и надписью: «РОССИЯ. Без химического оружия нам есть чем гордиться!!!» Этот комплекс открыли в 2008 году для уничтожения боевых отравляющих веществ. Тут жили специалисты, обезвреживавшие тысячи тонн VX, зарина и зомана из советских запасов оружия массового поражения.

Сейчас по длинным коридорам этих зданий ходят беженцы из Украины. Они спят в отсеках из пары двухместных комнат с общим санузлом, толкают красные подносы по металлическим направляющим в огромной столовой и смотрят телевизор в гостиной с широкими старыми креслами. Узнав о прибытии волонтеров, беженцы вереницей выходят наружу. Кто-то получает заказанные вещи — детские мячи, мобильники, одежду. Другие просят помочь — не только в эвакуации. Тощий остроскулый парень в серой толстовке хочет увидеть мать в одной из пензенских больниц, куда его не пускают.

Мариуполь — Леонидовка
О пути из осажденного Мариуполя до Леонидовки и других похожих лагерей беженцы рассказывают почти одинаково.

«Тридцать дней были в подвале, а потом чеченские солдаты сказали, что есть автобусы в Ростов-на-Дону. Мы собрались и побежали, — говорит „Медузе“ беженка Светлана. — На тот момент это был единственный „зеленый коридор“, куда мы могли выехать с этого ада». До того, говорит она, ее сестре удалось выбраться в Украину, но это приходилось делать самостоятельно — по дорогам, которые находились под обстрелом.

«Четыре километра мы пешком бежали на [торговый центр] „Порт Сити“, — рассказывает Светлана. — Там можно было и баню принять, и телефон зарядить. Оттуда нас вывезли в Володарск [Луганской области]. Мы зарегистрировались, записались на фильтрацию, и волонтеры сказали, что ее можно пройти в дороге. Вечером пришли „Икарусы“. Нас отправили в Новоазовск, мы приехали в три часа ночи».

Кто-то едет в Россию по убеждениям, кто-то (из молодых мужчин) — чтобы избежать призыва в [украинскую] армию или попасть транзитом в Европу; из Украины потенциальных призывников не выпускают. А у жителей Левобережного района Мариуполя нет выбора: мосты уничтожены, путь в Запорожье закрыт. Но большинство просто хочет уехать подальше от голода и смерти, все равно куда.

«Фильтрацию» на въезде в ДНР, а затем проверку на российской таможне женщины и дети проходят сравнительно быстро, а мужчинам приходится ждать — кому-то четыре часа, кому-то двенадцать.

«Меня проверяли в Новоазовске, — рассказывает „Медузе“ бритый под ноль круглолицый Александр, электромонтер с „Азовстали“. — Смотрели телефон, записную книжку, проверяли татуировки. Спрашивали, что видел, что слышал. Ко мне лояльно отнеслись. Некоторых ребят забирали надолго, кто-то не возвращался».
В Володарске прибывших размещают в школе. Она переполнена — по рассказам Александра, люди спят даже на лестницах. Там он с матерью пробыл четыре дня. Предлагали два варианта — ехать в Донецк или в Россию. Автобус на Таганрог беженцы ждали долго — было много желающих. До границы с Россией Александр добирался сутки.

В Таганроге беженцы не задерживаются. Каждый день с вокзала уходят поезда — мариупольцам предлагают или ехать ближайшим, или уйти и остаться без гарантированной крыши и еды. Второй путь выбирают немногие. «Для меня страшно превратиться в бомжа», — коротко объясняет Светлана. О волонтерах украинцы узнают позже — от соседей, от знакомых, раньше выехавших за рубеж, из интернета.

«Мы вышли из автобуса, и нам сказали: кому ехать некуда, у кого нет родственников в России, всех определяют в Пензу, во временный лагерь для беженцев. И сразу с сумками из автобуса на поезд», — рассказывает «Медузе» Яна. В Мариуполе она училась в торговом техникуме.

На новом месте и в Пензенской области, и в Чувашии (с уехавшими из временного лагеря под Чебоксарами корреспондент «Медузы» общался в Петербурге) условия схожие. «В Пензе сразу дали сим-карты [с российскими номерами], а где-то через неделю — банковские карточки, — рассказывает Александр. — Зубы делали, отправляли на скорой помощи. Кто хотел, оформлял убежище или гражданство [России]. Таких по крайней мере 50%. Но статистика сложная. Люди то хотят, то уезжают».

От получения российского гражданства некоторых удерживают сугубо прагматические соображения. «Недвижимость осталась на Украине, — рассказывает Светлана. — Она, конечно, разрушена, но она есть. Когда вернемся, а мы все равно вернемся в свой родной город, это будет решаться только с украинскими паспортами».

«Думаю, там [в Мариуполе] будет ДНР, — предполагает в беседе с „Медузой“ другая беженка. — Уже и нового мэра „выбрали“. Так что русский документ у нас будет все равно. А с украинским паспортом получим какую-то помощь».
Отсутствие работы и перспектив — пожалуй, главная проблема беженцев из Украины. «Некоторые записались на биржу труда, но потом поняли, что бесполезно, — вспоминает одна из беженок, говоривших с „Медузой“. — Узнав, что мы едем в Петербург, полицейские на вокзале сказали: ну конечно, в Чебоксарах работы нет. А сейчас, говорят, наших людей отправили в какой-то Айдырь (видимо, имеется в виду Алатырь, — прим. „Медузы“). Там вокруг леса».

«Отправлюсь в Краснодарский край работать, — делится с „Медузой“ планами один из обитателей пензенского лагеря. — Там летом официанты нужны. А будут проблемы — перебьемся. На воде, на грибах… Лишь бы не было войны».

«Один трудолюбивый, работал мастером на „Азовстали“. [Оказавшись в пункте временного размещения] семью поднял и уехал одним из первых. Такие работяги потом отстроят и Мариуполь, и комбинат, — рассказывает Жулимов. — А другой сорокалетний мужик ничего не делает и думает: „Лишь бы в армию не призвали“. Святым, чистым, хорошим легко помогать, а ты ему помоги. Уж кому, а нам, россиянам, их точно судить не следует».
Во многих регионах, куда отправили беженцев из Украины, стихийно возникают движения волонтеров. Уже на нейтральной полосе перед пограничным пунктом «Весело-Вознесенка» мариупольцев встречают участники созданного предпринимателем из Таганрога Олегом Подгорным движения «Неравнодушные». Они обеспечивают усталых людей чаем, едой и необходимыми вещами. В телеграм-чате сообщества на момент выхода этого материала состоит более тысячи человек.

Еще многочисленнее группа помощи в Санкт-Петербурге, которая сотрудничает с правозащитным советом города. Она создана при участии архиепископа «раскольнической» Апостольской православной церкви, бывшего директора православного телеканала «Благовест» Григория Михнова-Вайтенко.

Но большинство волонтеров — горстки местных энтузиастов или вовсе одиночки, как ростовский предприниматель, размещающий в своей квартире беженцев и отправляющий их потом за рубеж. Вдохновение он черпает в фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера», рассказывает предприниматель «Медузе» на условиях анонимности, опасаясь давления местных чиновников и силовиков.
Леонидовка — Пенза
Микроавтобус «Мерседес Спринтер» в сопровождении двух легковых машин подъехал к лагерю в Леонидовке около шести утра 29 апреля. Узнав, что предстоит везти беженцев, водитель согласился, но увеличил цену.

Через КПП из лагеря выходят 13 мариупольцев и провожающие. Светловолосая женщина ведет за руку ребенка, молчаливый мужик тащит переноску с маленьким злобным тойтерьером. У всех тяжелые баулы с вещами. Пока укладывают багаж, беженцы прощаются друг с другом и нервно курят. К Игорю подходит седеющая беженка в серой куртке: «Это вы ему билеты брали?»

Водитель заводит мотор, и оправдания Жулимова тонут в шуме. Супруг этой женщины отправил Игорю заявку на переезд в Эстонию, но жена с ребенком решили остаться в Пензе. Узнав об этом, Жулимов отказал мужчине в помощи — но тот сам где-то раздобыл деньги и купил билет на поезд.

Наконец все рассаживаются по местам. Кроткая маламутиха Кора укладывается в проходе. Автобус трогается с места и вскоре без пробок добирается до железнодорожного вокзала Пензы. На входе охранник останавливает беженку, протянувшую руку за сумкой, выползшей из рентгеновского аппарата: «У вас оружие?»
Она расстегивает молнию, вынимает ключи на брелоке в виде пули: «Проверяйте. Это все, что осталось от моей квартиры!» Полицейский запинается, и тут другие обитательницы лагеря обступают беженку, достают ключи и кричат: «И от моей! Больше ничего у меня нет!»

Охранник умолкает и пропускает всех, но потом в зале ожидания к мариупольцам подходит полицейский и переписывает документы.

Поезд Оренбург — Санкт-Петербург стоит в Пензе 41 минуту. Мариупольцы успевают дотащить громоздкие баулы по лестницам и погрузиться. Игорь Жулимов курит у вагона до самого отправления. На дорогу каждому беженцу он выдает пять тысяч рублей, собранных добровольцами. В противовес обещанным «путинским» десяти тысячам, которые никому из отправляющихся так и не удалось получить, волонтеры называют эти деньги «антипутинскими».
«Я иногда шучу, что с финальной группой беженцев пересеку границу [и не вернусь], — усмехается в беседе с „Медузой“ Жулимов. — Как капитан, покидающий корабль последним».

Пенза — Санкт-Петербург
Поезд идет до Санкт-Петербурга почти сутки. Мариупольцы сидят в купе, обсуждая будущее. Маленькая Эстония всех вместить не может. Волонтеры по ту сторону границы встретят, разместят в хостелах, помогут на первых порах, но потом придется ехать дальше. Куда? «Финляндия, Швеция, Ирландия…» — размышляют вслух Александр и его мать Анна. «В Ирландии хорошо, я там был пару раз», — отмечает случайный сосед, читающий газету на нижней полке. «Значит, в Ирландию», — решают мариупольцы.

Сама Анна осталась бы в Леонидовке. Она выросла в СССР и с ностальгией вспоминает последний российско-украинский военный парад в Крыму 2013 года. Незнакомая Европа ее пугает, но Анна решила ехать, чтобы у сына было будущее. Подобная мотивация — ради детей — встречается у беженцев часто. Ради детей беженцы выбираются по «зеленому коридору» в Россию, ради них же потом из нее и уезжают.

Из другого купе, где в ногах устроилась серая маламутиха Кора, а на верхней полке — собака поменьше, вываливается Николай, краснолицый мужчина лет пятидесяти без единого седого волоса в рыжеватых волосах. Он навеселе. Глаза блестят, и Николай гордо показывает людям в коридоре мобильник с только что полученным переводом. «Вот, племянник родной прислал. Десять тысяч, чтобы дядя с голоду не сдох. Нам обещали по десять тысяч на каждого члена семьи. И что? Вот мое государство, вот мой страховой полис. Смотрите все!»
На экране телефона — имя отправителя, Вова Племяш, и сумма — одна тысяча рублей.

«Мы не просили никого, чтобы с нашим городом сделали так, — продолжает кричать Николай. — Мы где сейчас? Нигде. Между небом и землей. Владимир Владимирович [Путин], ты классный парень, решительный. Но зачем было напрягать этот „Азов“, чтобы он город уничтожил до конца? Мог другие лазейки найти. Ты же быстрый, бывший фээсбэшник. Надо было поступить с нами как с Крымом. Отвлечь войска и в Мариуполь пройти спокойно. Но, похоже, стратегии не хватило». Заканчивает он, уже чуть не плача, и вваливается обратно в купе.

Такие взгляды среди мариупольцев среднего и старшего возраста не редкость — даже среди тех, кто уезжает из России на Запад. «У соседки Лиды было четыре квартиры. Машина сгорела на глазах, — рассказывает Анна. — Но она говорит: „Так было нужно. Потому что Украина — это Россия“».
Российскую власть беженцы при посторонних ругают редко. Вдруг родной Мариуполь останется в ДНР? Вдруг на Западе будет сложно и придется вернуться в Россию? Такие случаи тоже бывают. Две сестры по дороге в Эстонию записывают на питерской набережной, перед «Авророй», дружное «Русский военный корабль, иди ***** [прочь]!», но даже они выкладывают видео в соцсети только в Таллине.

«Я не хочу никакой войны, — тихо говорит корреспонденту „Медузы“ Анна. — И чтобы Украина отбила Донецк, превратив его в новый Мариуполь, мне тоже не хочется».

В Рязани в соседний вагон садятся российские солдаты. Курящие на перроне мариупольцы провожают их равнодушными взглядами. «Шесть пуль!» — рыжеволосый Николай плачет перед молодой попутчицей. Он сбивчиво рассказывает, как солдаты ДНР расстреляли машину, в которой ехал сын с другом. Друг погиб сразу, сын получил шесть путь и выжил. «Но я на них не обижаюсь. Война. Могли и с [гранатомета] „Мухи“ лупануть…»

Санкт-Петербург — Ивангород
В Санкт-Петербурге сходятся главные пути миграции беженцев по России. Одни здесь оседают, найдя жилье и работу, другие едут транзитом на Запад, третьи делают документы. В Питер добираются поездами, перекладными электричками, автостопом.

В чате петербургских волонтеров около четырех тысяч участников, но активных помощников около сотни. Владельцы хостелов размещают украинцев бесплатно, правозащитники помогают с документами, опытный гид проводит экскурсии по Невскому проспекту. Он подчеркивает, что эту улицу воспел земляк слушателей Николай Гоголь, и запинается на словах о Казанском соборе — храме русской воинской славы.

У мариупольцев из Пензы документы в порядке. Поэтому прямо у вокзала их сажают в микроавтобус до эстонской границы. Грузить вещи помогают товарищи по несчастью, ожидающие в городе документы. А по другую сторону границы, в Эстонии, их ждут волонтеры из команды «Рубикус».

«Вас будут проверять, — инструктирует питерская волонтерка, раздавая бутыли с водой. — Сотрите лишнюю информацию в мобильниках, потом восстановите. Мужчин заберут на опрос, не пугайтесь. Это может длиться до пяти часов. Не паникуем, сидим, ждем. Лишнего не говорим. Вы нас не знаете, мы с вами тоже не знакомы».

По салону плывет запах вейпа. Кора подвывает, положив голову на чемодан. Пассажиры беспокойно переговариваются — чем ближе к границе, тем страшнее. По словам Игоря Жулимова, в Эстонии люди, отвыкшие от самостоятельности, нередко впадают в панику — да так, что местные волонтеры не справляются. Приходится командовать лично, по телефону. На следующий день шок проходит, наступает облегчение: «Что, больше в Леонидовку возвращаться не хотите?» — «Нет, уже и название такое забыли!»

Пенза
Для Игоря Жулимова это уже не первый опыт общественной деятельности. Он защищал в суде сторонников Алексея Навального и активистов, задержанных после акции «Он нам не царь» и протестов против пенсионной реформы в сентябре 2018 года. А в 2021-м Жулимов организовал сбор средств на защиту главы местного штаба Навального Антона Струнина. Пензенская область стала первым регионом России, где полиция взыскала через суд расходы на работу во время «несанкционированного митинга», на котором самого Струнина и задержали. Сумму удалось снизить с 883 до 560 тысяч рублей. Их в соцсетях собрали за 10 дней.

Поэтому Ирина Гурская, решив помочь беженцам из Украины, обратилась за помощью именно к Игорю. Формально им никто не мешал. Однако, рассказывает «Медузе» Жулимов, один за другим исчезали благотворительные фонды, в которые они обращались за помощью, — сначала «обещали помочь, но потом куда-то исчезли: ой, сегодня не можем, ой, командировка». А после пары недель сбора волонтерам заблокировали счет в Сбербанке: «подозрительная активность». Ирина съездила в банк. Там извинились, карточку перевыпустили. А потом — дважды в течение двух дней — заблокировали снова.

Двенадцатого апреля местный журналист Евгений Малышев опубликовал в фейсбуке издания «7×7» видеорепортаж о пункте размещения в селе Леонидовка — позитивный и даже опровергающий слухи о том, что беженцев там удерживают насильно, но с упоминанием того, что некоторые мариупольцы выезжают из России за рубеж. А 17 апреля в украинских СМИ появились новости со ссылкой на омбудсмена Ирину Денисову о мариупольцах в «концлагерях» под Пензой. В этих новостях упоминались некие безымянные «волонтеры», а 21 апреля в провластном анонимном телеграм-канале «Обломки планетария» вышел пост с проклятиями в адрес «группы британских грантососов под руководством Игоря Жулимова», которые, «следуя бандеровским методичкам, начали склонять людей поддержать фейки о „российских концлагерях“, в которых граждан удерживают против их воли». А 27 апреля неизвестные написали на двери Игоря Жулимова синей и желтой краской: «Здесь живет укр нацист».
Похожие надписи в ту же ночь появились на двери волонтерки Ирины Гурской и воротах дома семьи журналистов Малышевых, Евгения и Екатерины. Их, впрочем, назвали всего лишь «пособниками укронацистов». Кроме того, у автомобиля Жулимова прокололи шины, а на лобовом стекле «Шкоды» журналистов Малышевых намалевали белой краской букву Z.
А вечером 29 апреля, уже после того как беженцы из Леонидовки пересекли эстонскую границу, Ирину Гурскую в Пензе задержала полиция — по заявлению «бдительных граждан». Позже ее отпустили, но забрали документы. На вопрос журналиста «Медузы», в чем ее обвиняли и отобрали ли телефон, аккаунт Ирины в телеграме коротко ответил «Хуже» и перестал выходить на связь.

«Думаю, задержали ее за то, что нам помогала, — говорит „Медузе“ беженка, хозяйка Коры. — Ирина показывала, что лекарств не хватает, что их можно достать через волонтеров. Нам власти привозили гуманитарную помощь — все старое, а Ирина — все новенькое».

Эта партия беженцев из Украины оказалась для пензенских волонтеров последней. Тридцатого апреля Игорь Жулимов написал в фейсбуке: «Обстоятельства приняли очень серьезный характер, в связи с чем мы вынуждены свернуть нашу миссию». Подробностями он не делится, лишь добавляет в сердцах: «Так тошно, что хуже, чем 24 февраля…»

Всего пензенские волонтеры успели отправить за рубеж около 50 украинцев, в том числе 38 человек — из лагеря в Леонидовке.

Владимир Севриновский, 02:50, 10 мая 2022, Источник: "Meduza"

я вот смотрела много видео как эти нелюди нацисты издеваются над нашими ребятами есть видео где они сжигают заживо нашего солдата .где в госпиталь попал солдат побывавший в плену у этих нелюдей и они отрезали ему мужской орган в результате он в госпитале повесился так вот что я хотела этим сказать одна бендерка по видео сказала мы будем ваших ребят кастрировать это надо ихних сыновей кастрировать чтоб небыло такого потомства стыдились бы что вырастили таких тварей наши матеря вырастили нормальных ребят и мы ими гордимся они достойно выполняют свой долг

Закрыть полностью все экономические отношения с Украиной!!!!отозвать все представительства из Украины!с западом: отозвать все посольства,представительства,порвать все торговые отношения с западом и главное закрыть кран газа для всех недружественных стран!!!!!!да мы должны закрыться на Какое то время от всех!!!и подумать ,взвесить и потом продолжать отношения но уже с других позиций!!!

«Уже повторяем» О чем говорили москвичи на Дне Победы — и о чем старались молчать. Репортаж «Медузы».
В 77-ю годовщину Победы в России впервые за два года провели масштабное празднование: с 2019 года существенная часть мероприятий 9 мая проходила онлайн из-за пандемии. Во время вторжения в Украину российские власти решили объединить День Победы и чествование военнослужащих, которые участвуют в «спецоперации» в Украине. «Медуза» рассказывает, о чем разговаривали москвичи на празднике мира, пока их страна продолжала войну.
Накануне 9 мая в Москве было дождливо, но в Гидрометцентре заявили, что прогнозируемая высота облаков и «активное воздействие на погоду» с большой вероятностью позволят провести воздушную часть парада. В семь утра в столице действительно светило солнце. Вагоны метро выглядели полупустыми, из праздничного в подземке — только усиленные кордоны полиции с собаками. Единственный в вагоне по направлению к центру человек с георгиевской ленточкой — дремлющий полицейский. Даже плакаты в переходах напоминали о дне рождения метро, а не о Дне Победы.

Того же нельзя было сказать об улицах Москвы. Уже в конце апреля в городе появились флаги «С днем Победы» и пластиковые инсталляции в виде цифры девять, а вместе с ними и советская символика — она встречалась чаще, чем в предыдущие годы. Источники «Медузы» в администрации президента называли такое украшение города частью кампании по присоединению украинских территорий.

Первый ребенок в красноармейской пилотке появляется уже на эскалаторе на «Тверской». Это одно из самых популярных в Москве мест для того, чтобы посмотреть на военную технику вживую: как на репетициях парада Победы, так и на 9 мая.

Станция работает только на выход. Все приезжающие на нее люди попадают в коридор из серых заборов, которыми обычно ограждают Пушкинскую площадь и Лубянку, когда там анонсируют протестные акции. Тропинка уводит толпу в сквер. От Тверской улицы основную часть людей отделяет около 50 метров.
— Это что, такая дистанция везде будет? — спрашивает мужчина средних лет в кожаной куртке полицейского.

— Да, конечно, — буднично отвечает тот.

— О-о-о, ** [етить] твою мать, — растерянно говорит мужчина и отходит от забора.

Совсем рядом под песню «Темная ночь» несколько волонтеров с развевающимся советским флагом раздают листовки и газеты «Zа Победу». «С Днем Победы!» — говорит каждому подходящему женщина в ярко-розовой ветровке со значком НОД.

Вдоль заборов выстраиваются люди. Чуть поодаль, на скамейке, двое мужчин разворачивают советские флаги. «Я с Адлера, привез [портрет] деда, хочу показать ему Москву, — рассказывает один из них, в пиджаке и с портфелем. — Дед погиб в 1942 году, 17 октября, при защите Туапсинского перевала. Приехал на „Бессмертный полк“ — а нас вот не пускают».

Мужчина рассказывает, что для него День Победы — это «история наша российская, великая»: «Нам сегодня ее запрещают видеть, Запад всякие капканы ставит. Ну мы разберемся с ними, мы, хоть уже и в годах, но еще можем постоять [за себя]».
Среди собравшихся на Тверской начинает расходиться слух, что техники здесь видно не будет. О том же мне говорит полицейский. Он советует пойти в сторону Нового Арбата — по нему с площади будет идти военная техника. В этом направлении, сворачивая во дворы, начинает двигаться большая часть пришедших.

Меня догоняет женщина со светлыми волосами, забранными в высокий хвост, в черной дутой куртке, переспрашивая о предстоящем маршруте. Заинтересовавшись им, она открывает карту, но затем просто предлагает «пойти за толпой».

Теперь я иду к Арбату с Леной. Ей около сорока, два года назад она переехала в Москву из самопровозглашенной ДНР. В Макеевке у Лены остались все родственники, дети и мама. Она рассказывает, что недавно ездила к ним в гости. На вопрос о проблемах с переходом границы отвечает, что им [пограничникам] «показываешь паспорт ДНР» — и они пропускают «домой».

«[Родные] ехать сюда не хотят. Сильно корни пустили там. Работа у всех, подружки, друзья. Даже сейчас. Недавно звоню дочке старшей, говорю: „Ну что там?“ Отвечает: „Пять раз бахнуло, аж подскочила“. Ну что-то, видать, сбили».

Лена отмечает, что город «конечно, стал меньше», но уезжают все равно «не повально»: «Мужчин вообще очень мало по городу, только такие, которых воевать не берут. Кто-то воюет, кто-то уже отвоевался. Вот мы родственника похоронили, месяца два назад, под Волновахой убит был. Бои были, он воевал у нас. Много очень знакомых — кто калеки, кто умер, кто как. Население мужское истребляется».

Несмотря на это, после вопроса о ее позиции о войне Лена однозначно отвечает, что и она, и ее близкие поддерживают действия России.

— Даже несмотря на смерти?

— Ну а что делать? Войны без этого не бывает. Восемь лет у нас все равно люди умирали. Если б они сдавались лучше — так они ж не сдаются, — объясняет Лена.

— А там есть те, с кем нужно воевать?

— Конечно есть, а как? Армию тоже они собрали, — говорит Лена, не уточняя, кто такие «они». — Мы, конечно, сами не знаем, но пишут, что они сгруппировались, хороший состав, не одна тысяча человек. Уже мясорубочка закрутилась, останавливаться нельзя. Нужно победить или договориться, иначе авторитет России вообще упадет — не только президента.

Пока мы идем, Лена записывает видео — говорит, что отправит его детям. Уже на подходе к Арбату, на Никитском бульваре, она останавливается около продавцов сувениров и берет значок с георгиевской лентой и флаг, на котором написано «Победа».

Одновременно две молодые девушки выбирают значки с буквой Z для своих детей, которым на вид около пяти лет. Одна из них цепляет значок на одежду мальчика в кепке: «Вот какой красавчик!»

На пересечении Нового Арбата тоже ограждение. Отдельная надежда у всех пришедших на парад в центр Москвы была на его воздушную часть — в толпе это обсуждали довольно долго. Несмотря на заверения главы Гидрометцентра, за три минуты до официального начала парада Дмитрий Песков сообщил, что из-за погоды эта часть парада будет отменена.
— Пустили бы нас за бортик — они что, думают, что мы террористы? — спрашивает стоящего рядом мужчину женщина в розовом костюме со значком «Спасибо за Победу».

— Ну ничего, сейчас посмотрим воздушный парад, — утешают ее близкие.

— Воздушного парада не будет, — вмешиваюсь я в их разговор.

— Не может быть! Это происки оппозиционеров! — шутливо отвечает мне мужчина. — Тем более тучи разогнали: вся Московская область в дожде.

— Нет, самолеты должны быть! Как же Z? Они же тренировались, — добавляет еще одна девушка в черном, стоящая на лавке рядом.

На контрольной репетиции парада 7 мая действительно было видно, что один из заключительных элементов программы состоял в пролете самолетов в форме буквы Z. Из-за отмененной воздушной программы оказалось, что основная часть парада прошла вовсе без этого символа: на наземную технику его не наносили.
Впрочем, этот «недостаток» сполна возмещали москвичи. Около Арбатского тоннеля парень лет тридцати, полностью обернутый во флаг цвета хаки с буквой Z и фразой «Zа наших», рассказывает, что таким образом хочет выразить поддержку «тем ребятам, которые отстаивают то же, что наши предки»: «Они ж тоже как-то должны увидеть нашу поддержку. Получается, через символику, иначе никак. Им потом покажут».
«…можем повторить», — слышится обрывок фразы стоящей рядом пары, девушка взбирается на ограду Арбатского тоннеля. «Уже повторяем», — отвечает ей парень в синей ветровке, который карабкается туда же. На ветровке качается значок Z.

Когда начинается речь Владимира Путина, в толпе становится тише. Люди смотрят ее на смартфонах, облокотившись на стены. Почти все выступление президент посвятил вторжению в Украину. Вопреки опасениям СМИ, официального объявления войны Украине и последующей мобилизации не произошло.

Вместо этого Путин рассказал, что Россия, начав военные действия в Украине, «дала упреждающий отпор агрессиям». «Это было вынужденное, своевременное и единственно правильное решение. Решение суверенной, сильной, самостоятельной страны», — сказал он. По его мнению, «непосредственно у наших границ» создавалась «абсолютно неприемлемая для нас угроза», из-за чего боевые действия в Донбассе были неизбежны.

Во время выступления президент объявил минуту молчания, призвав склонить головы перед теми, кто пал «смертью храбрых» в борьбе за Россию. Из контекста следовало, что минута молчания в этот раз касалась и погибших в Донбассе российских военных. «Слава нашим доблестным вооруженным силам. За Россию, за победу. Ура!» — завершил свое выступление президент.

На трибунах в этом году не было других глав государств. Еще 29 апреля пресс-секретарь президента Дмитрий Песков сообщил, что никто из них приглашен не был. «Дело в том, что это не юбилейная дата. Это наш праздник, это святой праздник для всей России, для всех россиян», — объяснял Песков отсутствие иностранных гостей. Россию, в свою очередь, тоже не пригласили на празднование окончания Второй мировой войны в Париже 8 мая.
Дипломатия Дня Победы
«Пап, мы сюда приперлись, чтобы ты посмотрел [парад]», — немного возмущенно говорит девушка с георгиевской ленточкой, прикрепленной к карману куртки, пожилому мужчине в очках и с биноклем на шее.

Сидя на лавке напротив небольшого сквера, он всматривается в ее телефон, бликующий на солнце. Помимо дочери с мужем вокруг скамейки, где сидит пожилой мужчина, крутятся два близнеца лет шести.

— Мы тебя на лавку поставим — все увидишь, — заверяет дочь отца.

— Танки едут! — кричит один из близнецов.

— Танки идут. Это вы в них едете, если по-русски говорить, — поправляет внука дед и тут же вскакивает на скамейку с биноклем.

На протяжении всего парада он со знанием дела комментирует проезжающую мимо технику: «„Арматы“ пошли, мы их пока никому не продавали».

После того как последняя «жирная гусеница» — так военную технику называли близнецы — удаляется с Нового Арбата, толпа начинает расходиться по центральным улицам.

Красная площадь, даже после того как ее покинули высшие чины, закрыта — до тех пор пока в 15 часов по ней во главе «Бессмертного полка» не пройдет Владимир Путин. В центре усилены меры безопасности. «Откуда ментов столько на всю Москву набрали», — возмущается толпа.

Антивоенные акции, которые планировались 9 мая
Люди начинают приходить к «Белорусской». Начало акции «Бессмертный полк» назначено на 15:00, но сбор объявлен на 3,5 часа раньше. Люди собираются вокруг сильно заранее и начинают проходить сквозь металлодетекторы, как только убирают заграждения, после 12.

В метро уже совсем не пусто. Кажется, что почти весь вагон направляется на акцию. На подходе к пунктам досмотра свободно. Пока один полицейский проводит досмотр, его коллега подходит к стоящему у стола мусорному мешку, куда складывают изъятые у участников шествия предметы, с любопытством заглядывает туда и произносит: «Ну что, есть что интересное?» Но пока в мешке лежат лишь бутылки с недопитой водой и лимонадами. Полицейский продолжает рейд по соседним мусорным мешкам.

По оценкам МВД, в Москве акция «Бессмертный полк» собрала более миллиона человек (численность населения Москвы, по состоянию на 1 октября 2021 года, составляла примерно 13 миллионов человек). Это первая очная акция за последние два года — с 2019 года она из-за пандемии проводилась в онлайн-формате.
Среди толпы в начале колонны выделяется женщина в длинной юбке, которая вместо портретов несет несколько икон с пышным обрамлением. Еще один человек в толпе идет с портретом Иосифа Сталина.

По сообщениям СМИ, в разных городах России участников «Бессмертного полка» задерживали за высказывания против войны, замаскированные под традиционные плакаты акции. Например, в Санкт-Петербурге задержали муниципального депутата Сергея Самусева. Он пришел на акцию с фотографией узника нацистских лагерей Бориса Романченко, который погиб после обстрела Харькова в этом году. По данным «ОВД-Инфо», в Москве задержали Артема Потапова из-за плаката: «Кто против войны, угощайтесь конфетой», перед которым стояла коробка конфет. За все время шествия я заметила лишь один портрет с лозунгом, противоречащим государственной позиции: у пожилой женщины на обратную сторону транспаранта был приклеен белый голубь с фразой «За мир».

Среди других популярных на шествии символов — букв Z и V — выделялись белорусские и молдавские флаги. Двое мужчин, которые несли флаги Молдовы и СССР, объяснили мне, что они делают это «ради памяти». «А вот у вас почему георгиевской ленточки нет? Вы что, стыдитесь? Не надо стыдиться», — говорили они, уходя вперед полка.

Люди в колонне несли и флаги ДНР. Двое мужчин в военной форме с шевронами «Военная разведка» и «Сомали» (отдельный штурмовой батальон в составе вооруженных сил ДНР) размахивали триколором и советским флагом. Они быстро завоевали внимание публики, собрав вокруг себя около 15 желающих сделать фото.

«Мы уже не в разведке, мы уже все», — говорил экс-военный одной из женщин. Подошедший к ним мужчина в форме с шевроном «Призрак» (14-й батальон территориальной обороны ЛНР) присоединился к фотосессии с «фанатами». «Мы этим гордимся, нам нечего скрывать», — отвечает он на вопросы о разрешении сделать кадр. Помимо отдельных инициаторов, вышедших с флагами ЛНР и ДНР, в шествии прошла и общая колонна жителей Донбасса.

Были среди участвующих и те, кто нес портреты погибших в Украине российских солдат. Так, уже почти около Красной площади я встречаю женщину в темной закрытой одежде, которая несла две таблички, наложенные одна на другую. На передней части — фотографии родственников, участвовавших в Великой Отечественной войне. Женщина представилась Яной и рассказала, что ее семья из Харькова, на одной из фотографий изображен ее дед, а рядом с ним — его родные братья.

«Он один выжил. Когда он вернулся с фронта, мама упала и закричала: „Где же ты оставил своих братиков!“» — говорит Яна, не упоминая про другую, как будто спрятанную табличку.

— А другая? — уточняю я.

— Это наши ребята, которые погибли в «спецоперации». Они защищали Украину от нацизма, погибли в этом году.

На обратной стороне таблички портреты двух молодых ребят, Николая и Дмитрия. Молодые люди на фотографиях — не родственники Яны, но она все равно несет их портреты на Красную площадь.

Мария Королева, «Медузa»

На «Ленте.ру» опубликовали заметку «Владимир Путин превратился в жалкого диктатора и параноика» — и еще 20 таких новостей Ответственность за «перформанс» взяли на себя двое сотрудников прокремлевского издания.
Утром 9 мая на сайте провластного российского издания «Лента.ру» появилось несколько сообщений, направленных против руководства России из-за войны в Украине. Внимание на это обратил журналист Илья Шепелин, опубликовавший несколько скриншотов.

Сейчас публикации пропали с сайта «Лента.ру», но они остались в веб-архиве. Судя по нему, на сайте «Ленты.ру» заменили около 20 заметок, опубликованных редакцией 8 и 9 мая, на сообщения с другими заголовками. Среди прочего появились такие сообщения:

«Владимир Путин превратился в жалкого диктатора и параноика» (сообщение видно в веб-архиве главной страницы сайта);
«Россия бросает трупы своих солдат в Украине» (веб-архив);
«Минобороны солгало родственникам погибших на крейсере „Москва“» (веб-архив);
«Ближайший соратник Путина захотел вернуть Россию на 100 лет назад» (веб-архив);
«Зеленский оказался круче Путина» (веб-архив);
«Путин развязал одну из самых кровопролитных войн 21 века» (веб-архив);
«Российская элита оказалась ничтожно безвольной» (веб-архив);
«Российские власти запретили журналистам говорить про негатив» (веб-архив);
«Россия полностью уничтожила Мариуполь» (веб-архив);
«Россия угрожает уничтожить весь мир» (веб-архив);
«„Войной легче прикрыть провалы в экономике“. Путин должен уйти. Он развязал бессмысленную войну и ведет Россию в пропасть» (веб-архив).
Все заметки сопровождало такое сообщение:
Дисклеймер: этот материал не согласован с руководством, а за его публикацию Администрация президента раздаст изданию звездюлей, другими словами: СРОЧНО ДЕЛАЙ СКРИН, пока не удалили.
В материале «Российские власти запретили журналистам говорить про негатив» утверждается, что администрация президента России «заставила журналистов подконтрольных медиа отказаться от слов и оборотов, которые могут вызывать „социальные волнения“ и создавать негативный фон». По этой причине в российских СМИ появился новояз: слово «хлопок» используют вместо «взрыва», «отрицательный рост» — вместо «падения ВВП».
Во время войны, отмечается в заметке, «увольнения» в российских СМИ сменил термин «высвобождение от работы», а «войну» стали называть «спецоперацией». Вот что об этом пишут авторы материала:
Российские СМИ не могут назвать войну, унесшую десятки тысяч жизней россиян и украинцев, войной. Разрушенные города, убитые мирные граждане и дети, обстрелы жилых зданий, геноцид украинского народа — все это в интерпретации российских медиа под давлением Кремля стало «специальной операцией» и «освобождением».
В материале «Войной легче прикрыть провалы в экономике», судя по веб-архиву, говорилось, что ответственность «за данный перформанс» несут двое сотрудников «Ленты.ру» — руководитель отделов «Экономика» и «Среда обитания» Егор Поляков и редактор этих отделов Александра Мирошникова.
«Ищем работу, адвокатов и, вероятно, политическое убежище! Не бойтесь! Не молчите! Сопротивляйтесь! Вы не одни, нас много! Будущее за нами! *** войне. Мир Украине!» — сказано в сообщении журналистов.
Источник «Медиазоны» в «Ленте.ру» подтвердил, что это сделали сотрудники издания, которые заменили текст в уже опубликованных материалах. Источник не назвал имена сотрудников, ответственных за это. Источник «Медузы» в редакции «Ленты.ру» также сообщил, что это сделали сотрудники издания, а сайт не был взломан. По его словам, как минимум один из измененных материалов последним редактировал Егор Поляков.
Обновление. Егор Поляков подтвердил «Медузе», что он вместе с Александрой Мирошниковой заменил заметки на сайте «Ленты.ру». «Это никакой не „взлом хакеров“, это мое и Саши осознанное решение, которое было принято относительно давно, но реализовать его быстро не получалось. Пока не буду говорить, по каким причинам», — сказал Поляков. По его словам, они с Мирошниковой находятся за пределами России. Поляков отметил, что ему уже закрыли доступ в админпанель «Ленты.ру».

В результате обстрелов российской армии пострадали мощности Попаснянского водоканала: без воды остался 1 миллион жителей Лугащины.

Источник: глава Луганской областной военной администрации Сергей Гайдай в Telegram

Прямая речь: "Орки попали по мощностям Попаснянского водоканала. Без воды 1 миллион человек, включая оккупированные территории

Рашисты повредили на одной из фильтровальных станций здание подстанции и открытое распределительное устройство с трансформаторами. Вероятнее всего, также повреждено оборудование подстанции".

Детали: По данным Гайдая, водоснабжение полностью прекращено на неопределенный срок в Попасной, Золотом, Горском, Первомайске, Кадиевке, Алчевске, Хрустальном, Антраците, а также в поселках Тошковка, Чехирово, Лоскутовка, Подлесное, Волчеяровка, Малорязанцевое, Лисичанское (всего 1 млн населения).
Отмечается, что возобновление подачи воды возможно только после прекращения боевых действий.

Русские военные сбросили авиабомбу на школу в селе Белогоровка Луганской области. В момент взрыва в здании находилось около 100 человек. Спасатели разбирают завалы.
Об этом сообщает РБК-Украина со ссылкой на сообщение главы Луганской ОВА Сергея Гайдая.
“Сегодня российские убийцы "воевали" с безоружными мирными жителями. В Белогоровке рашисты сбросили авиабомбу на школу, в которой пряталось почти все село, все, кто не успел эвакуироваться”, - рассказал глава ОВА.

При этом, по информации чиновника, в школе в момент падения авиабомбы находилось около 100 людей. По состоянию на 21:50 спасателям удалось достать из-под завалов 30 человек.

“Спасательная операция продолжается”, - добавил Гайдай.
Ранее мы сообщали, что сегодня российские оккупанты в Луганской области обстреляли больницу, химический завод и десятки жилых домов. За сутки повреждено или разрушено 36 домов.

Также мы писали, что российские войска из "Градов" обстреляли Приволье в Луганской области. В результате погибли двое детей.

Срочные и важные сообщения о войне России против Украины читайте на канале РБК-Украина в Telegram.